Черный мотылек. Барбара Вайн
то и дело терялся, а к столу подавали главным образом свинину с зеленым перцем, – зато они жили в просторной светлой комнате с кружевными занавесками на окне и москитной сеткой, которая накрывала огромную деревянную кровать словно шатер. Урсула могла целый день, а не только ночь провести внутри этой белой сети, поглаживая тело Джеральда, целуя его, с глубоким вздохом или легким счастливым смешком принимая его в себя. Это он с улыбкой уклонялся от объятий, заставлял молодую жену подниматься, требовал у администратора ключ от ванной, а приняв холодный душ, тащил ее на прогулку и на пляж.
Урсуле постоянно хотелось дотронуться до него. На прогулке она то висла на руке мужа, то обнимала его за талию. Слишком жарко, отговаривался он. И на самом деле, было жарко, но она не могла удержаться – так хотелось ощутить прикосновение его кожи к своей, погладить кончиками пальцев его загорелую руку. А когда они устраивались на скалах, Урсула всем телом приникала к Джеральду, запрокидывая лицо навстречу поцелую. Теперь, задним числом, она стыдилась себя, так стыдилась, что краснела при одном воспоминании, щеки горели под ледяными ладонями.
Однажды вечером он сказал ей:
– О такой жене большинство мужчин могли бы только мечтать.
Она приняла это за комплимент, все тело теплой волной обдала радость. Тем более приятно было услышать это, что как раз в тот день, когда они вернулись домой на сиесту, Урсула разделась донага, притянула Джеральда к себе, вложила полные груди в его ладони. Улыбаясь, шепча его имя, раздвинула ноги, приглашая его, бесстыдная, безоглядная, – ведь она понятия не имела, что правильнее было бы сдерживаться. А он все с той же улыбкой покачал головой и слегка оттолкнул жену – «нет, нет, не сейчас» – и улегся под полог спиной к ней.
Вот почему тем вечером ее так порадовало лестное замечание мужа, и следующие его слова тоже ее порадовали, хотя и озадачили немного:
– Я не знал тебя, я только думал, что тебя знаю. Я не ожидал такого пыла.
– Чего же ты ожидал?
Теперь-то она знала чего. Равнодушия. Реакции, свойственной ее матери.
– Не знаю, Медвежонок, – вздохнул он. – Малая Медведица, созвездие мое, не знаю, чего я ожидал.
Малая, вот именно. Снисходительность – вот все, на что она могла рассчитывать. Понимание тоже пришло к ней – со временем. Много лет назад. Но в медовый месяц она этого не знала, тогда еще нет. Она думала, муж устает, и когда в те дни и ночи он с улыбкой сожаления или слегка подшучивая, уклонялся от любовной игры, Урсула напоминала себе, что он четырнадцатью годами старше. Они вернулись домой, в Хэмстед, в дом на Холли-маунт. И этого она не знала – насколько резко тот гостиничный номер отпечатается в ее памяти, так что складки белой сетки, струившейся до полу, ложившейся волнами, отныне и навсегда будут ассоциироваться для нее с сексуальным удовольствием.
А он? Или для него это было не удовольствием, а легкомыслием, безобразием, развратом? И опять же: почему Джеральд так боялся тумана, о чем туман ему напоминал? Складки белой