Мир искусства в доме на Потемкинской. Андрей Глебович Булах
мы бы слушали тебя,
Восторженны, благоговейны, немы,
За гений твой всего тебя любя,
Мы б жизнь твою от горя сберегли,
Oт колющих забот, oт жалящей измены,
Разрушили б решетки, стены,
Душившие твои большие дни!
Зачем родился ты, когда чужая власть
Народом и тобой как хищница владела,
А не теперь, когда свободно, смело
Дышала б грудь твоя и песнь твоя лилась?
О, Пушкин! Сердца нет на родине твоей,
Которое твои стихи б не согревали.
Они везде, и с каждым днем родней
Их правда нам, их радость и печали!
11 февраля 1937 г., газета «Известия»
29 марта 1937. Творят люди в одиночестве, а наедине человек лучше, чем в обществе. Там он среди конкурентов… В группе меня преследует поэтесса Елена Вечтомова… подчеркивает недостатки моих стихов, приписывая их тому, что я из чуждого пролетарским поэтам общества, что я не работаю, а забавляюсь, и т. д. Только Холопов, Лифшиц, Шубин вступаются за меня, и руководитель группы Друзин, и Крайский. Как мне все это грустно и тяжело.
20 мая 1937. Дни ясные, теплые. Синее с утра небо к вечеру становится чуть голубоватым и сливается с луною. Зацветают клен, сирень и распустилась черемуха. Владимир Ростиславович увлечен достройкой дома, украшением сада. Мне хорошо с ним. Но болеет мой старый друг Урс. А в мире страшно, что происходит. Война в Испании. Фашисты. И в кино, и у писателей сумятица. Вредителями объявлены Корнилов, Гумандрин, Берггольц, Киршон, Афиногенов, Бруно Ясенский, Майзель, Горелов, Левин, Добин и даже герой испанских боев Кольцов! Кто из них левые, кто правые, разобрать мне трудно. А поэты и писатели среди них хорошие. Так что все равно жаль их.
17 июля 1937. Живу в Татьянине одна – Гардин уехал сниматься у Правова и Преображенской в «Степане Разине». 11-го объявили в газете об окончании следствия над Тухачевским, Уборевичем, Блюхером, Путной, Якиром и еще пятью военными. Тринадцать расстреляны.
Вдруг брата забрали в тюрьму
Тюрьма и вокруг нее
26 сентября 1938. С 19-го на 20-е арестовали Глеба[5]. Был тщательный обыск с 11 до 5 утра. Запечатали комнаты[6], и спящего Кирюшу вынесли к тете Лизе. Написала Ежову и послала письмо через НКВД и через Наркомвод. Завтра семь дней с ареста, и я пойду справляться в НКВД. Говорят, очередь громадная. А потом – к прокурору, просить, чтобы открыли комнаты. А то где же жить детям? Он пошел в макинтоше, и меня беспокоит, скоро ли я найду, в какой он тюрьме, и смогу передать ему теплые вещи и белье. Вл. Рост. все еще мечется и гадает, будет ли у нас война или нет.
28 сентября 1938. Вчера с 9-ти до 4-х часов провела в очереди в НКВД, чтобы узнать, где Глеб. Дали справку, что он на Шпалерной, 25, и что 15/X я могу передать ему деньги. Наслушавшись печальных историй о том, как небрежно или умышленно издевательски относятся к родственникам арестованных, я боюсь ждать до 15-го и пропустить очередь для приема передач на нашу букву в других тюрьмах. В Арсенальной принимают на «Б» 2-го числа, в Крестах – 11-го. Пойду завтра на Шпалерную и справлюсь, там ли Глеб. Устала я вчера жутко. И так трудно прождать шесть часов, а тут еще слышишь горести, слезы старух. На моих глазах трое из ждавших
Все перипетии судьбы Глеба Дмитриевича описаны им самим во второй книге его «Записок инженера» «Радость жизни. Тюрьма» (СПб., 2008) и в его же книге «Херсон. Путь в неизведанное» (Киев, 2004). Интересно и поучительно сравнивать то, что фактически происходило с ним в тюрьме, со словами прокуроров и следователей за ее пределами. –
Речь идет о квартире № 1 в доме № 60 по улице Некрасова (бывш. Бассейной), в которой жили в то время две из сестер, урожденных Акимовых-Перетц – Елизавета и Антонина. В двух комнатах жили мои родители. Квартира тогда уже стала коммунальной, в ней были и другие, совсем чужие жильцы. –