Юг без признаков севера (сборник). Чарльз Буковски
сказала она. – Марти обнимает Рути!
– Они что, собираются заняться любовью?
– Не знаю. Они, кажется, возбудились. Заря подобрала Анну и посадила в клетку.
– Выпустите меня! Я убью их обоих! Выпустите меня!
В носовом платке на камине застонал Джордж. Марти стянул с Рути трусы. Я прижал к себе Зарю. Она была молодая, красивая и вроде бы душевная. Я снова мог любить. Это оказалось возможно. Мы поцеловались. Я утонул в ее глазах. Потом я вскочил и побежал. Я понял, куда попал. Таракан совокуплялся с орлом. Время оказалось дурачком с банджо. Я бежал и бежал. Мне на лицо упали ее длинные волосы.
– Всех убью! – голосила малютка Анна, беснуясь в проволочной клетке в три часа утра.
Политика
В Городском колледже Лос-Анджелеса, перед самой Второй мировой войной, я строил из себя нациста. Я с трудом отличал Гитлера от Геркулеса и плевал на обоих. Просто сидеть на занятиях и слушать, как все эти патриоты читают проповеди о том, что мы должны плыть за океан и разделаться с этим зверем, было невыносимо скучно. Я решил заделаться оппозицией. Даже не потрудившись изучить труды Адольфа, я попросту изрыгал из себя все слова, казавшиеся мне маниакальными или гнусными.
Однако на самом деле никаких политических убеждений у меня не было. Таким образом я просто мог оставаться свободным.
Знаете, иногда если человек не верит в то, что он делает, он может добиться весьма интересных результатов, поскольку эмоционально никак не зациклен на Общем Деле. Всего несколькими годами ранее все эти высокие блондины сформировали Бригаду имени Авраама Линкольна – дабы разогнать фашистские полчища в Испании. А потом хорошо обученные войска отстрелили им задницы. Некоторые из них пошли на это ради приключений и поездки в Испанию, но задницы им все равно отстрелили. А мне моя задница была дорога. Не столь уж многое мне в себе нравилось, но вот задница и конец – точно.
Я вскакивал на занятиях и принимался выкрикивать все, что в голову приходило. Как правило, это имело какое-то отношение к Высшей Расе, что мне казалось весьма забавным. Конкретно против черных и евреев я не выступал, поскольку видел, что они такие же бедняки и запутавшиеся люди, как я. Но я действительно толкал безумные речи и на занятиях, и после них, а бутылка вина, которую я держал в своем шкафчике, неплохо мне помогала. Удивительно, что меня слушало так много народу и при этом почти никто не выступал против. Я попросту страдал словесным поносом и радовался тому, что в Городском колледже Лос-Анджелеса может быть так весело.
– Ты будешь баллотироваться на пост президента студенческого общества, Чинаски?
– Черта с два!
Делать я ничего не хотел. Я даже не хотел ходить в спортзал. Мало того, меньше всего на свете мне хотелось ходить в спортзал, потеть, носить суспензорий и измерять, у кого длиннее конец. Я знал, что конец у меня среднего размера. Чтобы выяснить это, не обязательно было ходить в спортзал.
Нам повезло. Правление колледжа решило взимать в качестве вступительного взноса два доллара. Мы решили – во всяком случае, некоторые из нас, – что это противоречит конституции, поэтому платить отказались. Мы объявили забастовку. Начальство