Сумеречный Взгляд. Дин Кунц
бабушка Станфеусс – кладезь потаенной народной мудрости, говорила, что у меня – Сумеречный Взгляд. У меня и в самом деле глаза цвета сумерек, синие, но со странным пурпурным оттенком, поразительно ясные. Они обладают способностью преломлять свет таким образом, что кажутся чуть светящимися и (как мне говорят) необычно красивыми. Бабушка утверждала, вряд ли у одного человека из миллиона сыщешь такие глаза, и я должен признать, что ни у кого не видел таких глаз, как у меня. Впервые взглянув на меня, завернутого в одеяло, лежащего на руках у матери, бабушка заявила, что Сумеречный Взгляд у новорожденного – вестник его психической силы, и если в течение первого года цвет глаз не изменится (у меня не изменился), то, как гласит молва, эта сила будет необычайно велика и проявится во множестве направлений.
Бабушка была права.
И вспоминая кроткое лицо бабушки, все в мягких морщинах, ее собственные теплые, любящие глаза цвета морской волны, я обрел пусть не мир, но хотя бы временный покой. Ко мне тихо подкрался сон, точно санитар, разносящий обезболивающее на временно затихшем поле боя.
Мне снились гоблины. Как всегда.
В последнем из этих снов я раз за разом взмахивал топором, и дядя Дентон вопил: «Нет! Я не гоблин! Я такой же человек, как и ты, Карл. О чем ты говоришь? Ты спятил? Гоблинов нет, их не существует. Ты сошел с ума, Карл. О боже! Боже! Спятил! Ты спятил! Спятил!» В действительности он не вопил, не отрицал моих обвинений. В действительности наша битва была жестокой и ужасной. Но спустя три часа после того, как сон одолел меня, я проснулся, и в ушах у меня все еще стоял голос Дентона из сна – «Спятил! Ты сошел с ума, Карл! О боже, ты просто спятил!». Меня била дрожь, я взмок от пота, не понимая, где я, охваченный сомнениями, как лихорадкой.
Задыхаясь, я неловко добрался до ближайшей раковины, пустил холодную воду и плеснул ею в лицо. Образы из сна, не желавшие уходить, наконец потускнели и исчезли.
Я неохотно поднял голову и взглянул на себя в зеркало. Иногда я боюсь смотреть на отражение своих собственных странных глаз – я боюсь, что увижу в них безумие. Так было и на этот раз.
Я не мог сбросить со счетов вероятность – пусть совсем небольшую – того, что гоблины – всего-навсего порождения моего измученного воображения. Бог свидетель, я хотел сбросить ее со счетов, чтобы ничто не могло поколебать мою уверенность. Но мысль о возможном заблуждении и безумии не уходила и время от времени высасывала мою волю и решимость так же, как пиявка высасывает кровь, а с ней и жизнь.
Я вглядывался в свои измученные глаза – они были настолько необычны, что их отражение не было плоским и лишенным глубины, как у обычных людей. Казалось, что в отражении столько же глубины, реальности и силы, сколько в самих глазах. Я честно и безжалостно исследовал собственный взгляд, но не разглядел никаких следов помешательства.
Я твердил себе, что моя способность видеть гоблинов через их человеческое обличье так же неоспорима, как и другие мои способности. Я знал, что мои психические