Забужение. Мария Гарзийо
разгадать причину такой нетипичной для дочери нервозности. От подобной картины ей делается дурно. А вскоре выясняется, что ситуация еще сложнее, чем казалось на первый взгляд. Оказывается, мама ждет гостей. Прийти они должны в полтретьего. Из чего следует, что Юлькин гипер-важный диалог с Раймондом будет происходить в присутствии не только родителей, но еще и десятка малознакомых слушателей. Такого поворота душа поэта вынести не может.
Юлька, ничем не выдавая бушующего внутри эмоционального хаоса, помогает маме настричь крабовый салат. Это изысканное блюдо, не так давно перевернувшее советскую кулинарию с ног на голову, сделалось завсегдатаем любого банкета. В крабовых палочках бывшим советским гражданам, а нынче латвийским негражданам чуется некий волшебный дух экзотики и заграницы.
К назначенному времени двухкомнатная квартира оживляется появлением первых приглашенных. Мама летает до кухни и обратно, растыкивая по вазам однообразные хризантемы, вручаемые прямо в полиэтиленовых кульках. Юлька улыбается гостям, мысленно адресуя в их адрес злобные проклятия. Эти изуверы, сами того не подозревая, сейчас рубят на корню ее едва расправившую хилые ветви личную жизнь. Когда все собравшиеся рассаживаются за большим столом в гостиной, Юлька, направившись на кухню якобы за хлебом, незаметно выдергивает вилку телефонного провода из розетки. Прости Раймонд, судьба не пожелала, чтобы мы были вместе!
Зачем жить, если, в конце концов, все равно умрем?
Юльке уже исполнилось восемнадцать. Она совсем взрослая. Можно даже сказать, что стрелка ее биологических часов уже начинает слегка крениться в сторону старости. А за плечами болтается только тощий рюкзачок с двенадцатью годами учебы и парой-тройкой детских влюбленностей, так и не вылившихся ни во что, кроме пышных фантазий. С этим хилым ранцем она и подходит к первому в жизни настоящему перепутью. Впервые ей самой, а не маме и папе, придется принимать настоящее взрослое решение. Юлька не ощущает готовности к подобной невообразимой самостоятельности. Ответственность, ловко оседлав ее, пихает пятками в бока. Юлька пытается стряхнуть с себя эту наглую наездницу. Она привыкла к размеренному течению своей судьбы. С малых лет мягкие волны родительской опеки ласково тянули ее вперед, и ей в голову не приходило подвергнуть выбранное направление сомнению. А теперь этот ручей выплюнул ее из своего надежного русла, она стоит на берегу, мокрая и дрожащая, не зная, в какую сторону двинуться. Разве может восемнадцатилетний мягкий как глина зародыш личности вот так вот взять и четко определить всю свою дальнейшую судьбу? Хотя, вот Моцарт, например, уже в четыре года ловко пиликал на скрипке и знал, что будет музыкантом. Но Юлька не Моцарт. И единственное желание, которое гложет ее уже второй год, исчерпывается томлением по реальной плотской любви. Какие к черту вступительные экзамены, когда она ни