На стеклах закрытых дверей. Эндрю Лапкин
что я Вас не слышу!
В руках Томпсона был третий стакан, он снова вернулся к окну, где минуту назад смотрел на тающий город. На улицах копошились люди-точки, игрушечные машины пытались как-то лавировать в огромном потоке, а Гелиос всё молчал.
– Знаешь, наверное, я погорячился, – Томпсон расхохотался. – Мне нужно остудить свой пыл. Нет, нет! НАМ всем нужно остудить свой пыл! – он поднял стакан с водой до уровня глаз, чтобы, как ему казалось, он был на одном уровне с солнцем.
Покрытое капельками прозрачное стекло слегка сверкало, напоминая глаза Гелиоса во сне. Томми стал медленно переворачивать стакан, создавая тоненькую струю воды.
– П-ш-ш-ш, – тихо шипел он, расплывшись в улыбке, – п-ш-ш-ш. Уходи, чертова жара…
Солнце как-то неестественно блеснуло и что-то обожгло ладонь. Томми одернул руку, и стакан вдребезги разбился. Весь пол был теперь устлан десятками крохотных осколков.
Прижав ладонь к себе, он снова смотрел на солнце, вот только улыбки на лице Томаса Томпсона больше не было.
3
Эти огромные горящие глаза, как две пылающие планеты, смотрят на меня. Только на меня! Взмах Его рук и все вокруг остолбенели. Пронзающие взгляды прохожих тоже на мне, и гул нарастающего шепота без остановки:
– Гелиос, Гелиос, Гелиос, Гелиос…
– Гелиос, Амрра, Гелиос…
– Бррии, Амира, Гелиос, Гелиос, Амиррааа…
Их хлопающие губы краснеют и раздуваются, а белые, наполненные пустотой, глаза медленно вытекают из глазниц.
Мой разум приказывает мне бежать, но что-то так и тянет меня наверх, к Нему. Потому что ему нужен Я! Металлические цилиндры из его рук снова посыпались вниз, разнося вокруг чуму, от которой все вокруг плавятся, как свечи. В моей груди начинается пожар и мне уже тяжело дышать, но я все равно иду к Гелиосу. Ибо Он и есть смысл! Он и есть правосудие! Он есть истина!
Проснувшись, Томми свернулся улиткой на мокрой от пота простыне, и жадно искал ртом воздух в своей комнатушке, которая сейчас сжалась до размеров спичечной коробки. Нахватав несколько сгустков сухой смеси кислорода и азота, Томпсон вылез из своего воображаемого кокона и уставился в потолок.
Ты еще здесь, верно? Друг? Дру-у-уг?! Отлично! Я знал, что ты меня не бросишь. Интересно, что значит этот сон, но… Должен же он хоть что-то значить. Верно, Друг? Четыре дня бессмысленных снов или все же в каждой детали был смысл? Может быть, ты скажешь, в чем тут дело? Нет?
Его длинные кудрявые волосы спадали на лоб, чуть загораживая вид на линию, разделявшую потолок на две части: правую половину нещадно палило солнце, и левую, что могла себе позволить роскошь находиться в тени хоть какое-то время.
Стоя перед зеркалом в ванной, он смотрел на себя, бледного как молоко. Из запотевшего крана лилась ледяная вода, создавая треск, похожий на шепот трупного вида людей из кошмарного сна. Раньше говорили ночного кошмара, но не сейчас. Не сейчас.