Накаленный воздух. Валерий Пушной
Перед Иохананом почувствовали неприятный холодок на хребтах, хотелось быстрее избавиться от этих ощущений.
Понтий Пилат тоже не постигал, чего добивался Ирод Антипа. Прокуратор хмурился и следил за происходящим со своего места, оттолкнув от себя женщин, с двух сторон цеплявшихся за его плечи. Лицо было надменным, полные губы выгибались в презрительную дугу.
Лишь Иоханан уловил истинные намерения тетрарха. Усадить рядом, понудить пригубить из царского кубка да поманить золотом на глазах целого сборища, чтобы потом присутствующие понесли молву по всем землям, ехидничая и улюлюкая, размазывая и смешивая Крестителя с грязью. Хитер Антипа, мастак в делах интриганских: без особого труда, не марая рук, не берясь за меч, одним махом выставить Иоханана на посмешище.
Но хитрость явно не проходила, тетрарх видел это по глазам Крестителя и вскипал злобой. Ему казалось, проще было придушить Иоханана в темнице. Пожалуй, придется сделать это по дороге обратно.
А Креститель усмехнулся, точно прочитал его мысли, грустно произнес:
– Твое вино – яд, Ирод Антипа. Ты хочешь, чтобы он сжег меня. – Безрадостный лик Иоханана на короткий миг скрылся за насмешкой. Взор скользнул по пьяным лицам, лоснящимся от выступающего пота и жира. – Разве я могу быть равным им и разве они могут быть равными мне? Я ни на кого из них не держу зла, но ты бы послушал, о чем они думают.
– Ты и мои мысли знаешь? – осклабился с отрыжкой Антипа, порываясь вскочить с места, чтобы не смотреть на Крестителя снизу вверх, к тому же излюбленной манерой царя было во время разговора прохаживаться звериной мягкой поступью.
Но рука Иродиады легла ему на колено и требовательно удержала. Тетрарх посмотрел на красивые пальцы женщины, глянул ей в глаза: какая-то нечеловеческая сила в этот момент, исходившая от красоты Иродиады, подавила его желание. И он опять растекся по мякоти подушек. Креститель спокойно дождался, когда с Антипы схлынуло желание подняться на ноги, и устало ответил на вопрос:
– Знаю, Ирод Антипа.
Тетрарх раскрыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но его бесцеремонно перебил голос Понтия Пилата. И все окружение Ирода Антипы посмотрело в сторону прокуратора Иудеи неодобрительно: перебивать тетрарха для любого из присутствующих на праздновании было недопустимо. Однако это был влиятельный римлянин, и правила галилеян и иудеев на него не распространялись, напротив, галилеяне и иудеи обязаны были чтить римские нормы. Впрочем, во дворцах римских императоров подобные правила мало чем отличались от галилейских и иудейских.
Рим, направляя Пилата в Кесарию, настоятельно советовал новому римскому наместнику не запрещать местному населению жить по своим законам, а самому твердо придерживаться римского права. Но Понтий Пилат не внимал этим советам. Он глубоко впитал в себя слова Цицерона Марка Туллия о том, что высший закон – это высшее беззаконие.
Сейчас, вслушиваясь в разговор и наблюдая за происходящим, Пилат половины не понимал и не стремился понимать. Однако он хорошо