Третья весна. Драгослав Михаилович
опять с болью изгнал из мыслей образ, который причинял ему столько страданий.
– А знаешь ли ты, – продолжил он многозначительно после короткой паузы, – знаешь, почему я тебя вызвал?
Волейболист посмотрел в сторону, после чего втянул голову в плечи, будто в ожидании пощечины.
– Не знаю, – испуганно произнес он. – Понятия не имею.
Светислав посмотрел на него с жалостью. «Все они одинаковы, – подумал он. – Все лгут. И по большому счету, и, как сейчас, по малости, и когда презираешь их, когда должен и хочешь сломить их, и когда они симпатичны тебе и хочешь помочь им. Чертово дерьмо человеческое, им лишь бы подальше от власти, несмотря на то, что она тут, рядом с ними. Как же быстро их восторг от свободы прошел!»
И вдруг в тот момент, когда он отыскивал настоящее, спокойное слово, его пробил кашель. Покраснев, он вытащил из кармана чистую белую тряпицу размером с полотенце, долго откашливался в нее, после чего вытер нос.
– Мудак ты, ничего не знаешь, – произнес он сквозь тряпку. – Всё ты знаешь! Глянь только, как ты нахохлился. Будто отец у тебя сахарозаводчик, а не булочник.
Сидящий перед ним парень громко проглотил слюну и умолк.
А прапорщик вдруг крикнул:
– Разве не говорил ты, мудило, что наша тяжелая промышленность, – тут он открыл ящик и заглянул в лежащее там открытое дело, – что наша тяжелая промышленность после первого пятилетнего плана начнет выпускать деревянные гребешки? Или ты представления не имеешь, кто это сказал?
Волейболист опять сглотнул, после чего руки его дернулись:
– Ну, я сказал, мать твою.
Молодого следователя настолько изумили эти слова, что его просто охватила паника. «То ли расхохотаться, – подумал он, – то ли со стула свалиться…» Он наклонился, втянув подбородок в воротник офицерского кителя и, выждав немного, спросил:
– Мать твою, а зачем?
Опять нерешительный жест:
– Да ничего. Пошутил я.
Светислав все никак не мог решиться.
– Так чего же ты, болван, – вымолвил наконец он, – так глупо шутишь? Да еще при всём классе?
Миша опять развел руками. Отвечать ему было нечего.
Русский на минутку задумался:
– Значит, в этом году точно на магистраль поедешь?
– Точно, – и тут же добавил: – А иначе меня в институт не примут.
– Так ведь не только ради института?
– Конечно, нет, – Булочка явно сам на себя обозлился из-за такой ошибки: – Так или иначе поехал бы.
После этих слов прапорщик Светислав Петрониевич поднялся, отодвинул свой стул и вышел из-за стола. Ему захотелось хоть что-то сделать для этого парня. И он принял решение: не читать ему более лекцию о том, что на строительство магистрали люди идут не ради поступления в институт, и, пропуская буквы, отстучал в протокол: «Явившись к уполномоченному Управления государственной безопасности, на вопрос, говорил ли он, что наш пятилетний план создаст тяжелую индустрию, которая будет выпускать деревянные гребешки, обвиняемый признал, что он сказал это, но по глупости. Он заявил, что не осознавал последствий своего поступка и что, будучи