Земля. Михаил Елизаров
раскалывалась. Получившиеся половинки Никита мрачно бил об пол.
Мултановский вызвал “трёх богатырей” – администратора Алёну Ильиничну, та лаской переманила Никиту в раздевалку. Там мы кое-как облачили Никиту – он всё порывался ещё что-нибудь испытать на прочность – шкаф-пенал, дверь, кожаное кресло…
Снова позвонила Алина, сказала, что подъехала. Никита не потерял способность к ходьбе, и отвести его к машине оказалось задачей посильной. Я попрощался с красивой Алёной Ильиничной, зачем-то извинился за дебош, на что она безмятежно отмахнулась – мол, обычное дело…
Во дворе было по-ночному свежо и промозгло. Накрапывал колючими песчинками снежок. Он чуть опушил газоны и бортики фонтана, мерцал, искрился в лучах прожекторов, подсвечивающих мокрую брусчатку.
Алина зябко переминалась возле “лендровера”. На ней была меховая куртка, из-под которой торчала белая растянутая фуфайка, и обтягивающие джинсовые лохмотья – те самые, в которых я увидел её в первый раз. Она заметила нас и выбросила окурок. Хотела придавить его сапожком, но ветер раньше унёс, закружил оранжевую искру.
Валере, помогавшему мне вести Никиту, Алина буркнула:
– Спасибо, – но прозвучало это больше как упрёк, а не благодарность. Мне просто кивнула, словно нерадивой прислуге. Лицо у неё выглядело уставшим и злым. Никиту она нарочито не заметила.
А брат при виде Алины моментально размяк, как сухарь, упавший в кипяток. В ответ на её молчание плутовато улыбнулся:
– Чёрт ли сладит с бабой гневной!.. – и уселся в машину на заднее сиденье.
Едва мы тронулись, он завалился набок, засопел. Кислый запах перегара быстро заполнил салон, так что Алина, брезгливо морщась, открыла окно.
Спустя несколько минут я как можно непринуждённей спросил Алину, а что за группа играет в радиоприёмнике. Она прошипела: “Депеш-ш-ш-ш мод…” – я поспешно отвернулся и больше не предпринимал попыток заговорить.
Мы промчались мимо заправки, сверкающей радостным дискотечным неоном. Я во второй раз (первый, когда катили с Никитой в “Шубуду”) прочёл красную вертикаль слова “Пропан”, привычно проговорил внутри себя несмешной каламбур: “Или пан, или пропан”.
Украдкой, словно из засады, я смотрел на Алину. Она по-прежнему была удивительно хороша, нравилась мне каждой своей чёрточкой, но сводящее с ума монотонное томление, гложущая страсть куда-то подевались. Затаились до времени или же ушли навсегда.
Заливалась пустословием ночная радиоволна: “…и сложно поверить, что среди нас живут, ходят по улицам эти умеющие творить красоту люди. Покупают хлеб, ездят в метро, растят детей, щурятся солнышку…”
– Пердят и срут жиденьким, – язвительно продолжила за дикторшу Алина.
Я засмеялся.
– Надо же… – Алина на миг отвлеклась от дороги. – Первый раз слышу от тебя что-то, кроме кашля. Или ты тоже надрался?
Я почти счастливо ответил:
– Нет, не пил. Просто сам по себе доволен жизнью.
Алина,