Мой палач. Надежда Олешкевич
правую бровь Тиррен. – Странно.
По виску все-таки побежала слеза, однако я натянуто улыбнулась и постаралась скрыть всю бурю эмоций и море негодования, плескавшихся в груди. Стоило попросить его отпустить меня или продолжить гнуть свою линию, чтобы не упасть в грязь лицом, однако слова не шли, они застряли в горле и разъедали его накопившейся желчью.
Тиррен переместил мою левую руку вправо, обхватывая запястья одной своей и освобождая тем самым вторую, которой потянулся к завязкам на штанах. А я ненадолго прикрыла глаза и затем посмотрела вверх, на полыхающий костер, проглатывая рвущиеся наружу рыдания. Мне хотелось завопить, закричать, снова начать извиваться и вырываться, но я прекрасно понимала, что это не даст никаких результатов. Как бы мерзко сейчас не было, следовало потерпеть, пережить и потом сполна отомстить ему за унижение.
Я не сдавалась – принимала поражение, собираясь выиграть в главной битве разгорающейся войны.
Однако неожиданно мои запястья оказались на свободе. Мужчина встал и сел обратно на свой пень, словно пару мгновений назад ничего особенного не происходило.
– Говорить еще что-нибудь надо или и так все понятно? – без слышимой гордости в голосе за собственную победу сказал Тиррен.
Появилось ощущение, будто подобное для него было сродни чему-то обыденному, что приходилось делать чуть ли не каждый день. А мне оказалось сложно контролировать себя. Еще немного – и я сорвалась бы, набросилась на него с дикими воплями, руганью, намерением драться не на жизнь, а на смерть, пользуясь всеми подручными средствами. Можно укусить, ударить, придушить, впиться ногтями в кожу и расцарапать до крови.
Я резко села, сжимая руки в кулаки. Благо, палач не смотрел в мою сторону, иначе увидел бы пожирающий меня изнутри гнев, который с трудом удавалось сдерживать. Однако нельзя было сейчас идти на поводу у эмоций. Наступит мой час, придет нужное время. И тогда никто не спасет его от нападения волка, я гордо отвернусь и позволю случиться неминуемому, улыбаясь при этом.
Больших трудов мне стоило подняться с земли и на негнущихся ногах отойти в лес. И только там, прислонившись к дереву, я позволила себе выдохнуть и закрыть лицо руками. Они дрожали, плечи тоже дрожали, все тело дрожало. Но спустя пару минут я уже с гордо поднятой головой возвращалась к костру, делая вид, будто отходила всего лишь по нужде, а недавний инцидент не затронул самые стойкие струны души.
Вскоре палач лег спать, поделившись со мной плотным покрывалом, на что чуть было не получил в ответ фырканье и резкий отказ. Однако я вовремя подавила свою гордость, иначе пришлось бы мерзнуть на голой земле.
Костер догорал. С каждой минутой его свет становился более тусклым, а в какой-то момент и вовсе перестал плясать на стволах деревьев. Я прислушивалась к каждому звуку, надеясь поскорее услышать мерное сопение мужчины.
Медяк оказался в моей руке. Я долго крутила его, не решаясь вызвать миама. Лунный свет освещал лишь верхушки деревьев, оставив нашу