Княгиня Ольга. Ключи судьбы. Елизавета Дворецкая
и дыбунов[4], Етон скоро приметил одного – лет трех от роду, тот был не по годам крепок и боек. Играя в одной драненькой рубашонке на полу – зимой детворе не было ходу наружу, – он легко забарывал сразу двоих-троих братьев.
– Да ну тебя! – выбранилась хозяйка, когда орущий клубок подкатился к ней под самый подол и едва не заставил выронить горшок. – Поди прочь! – Она схватила малолетнего буяна за руку и с силой отпихнула прочь. – Чтоб пес тебя унес – назад туда, откуда принес!
И такая злость слышалась в ее голосе – так не кричат на родных детей, даже если те уж очень докучают. Малец отскочил и заревел – но скорее злобно, чем обиженно.
– Песий сын! – проворчала баба. – Божанка, ломотна трава, да забери ты его с глаз долой, гостям покоя нет!
Подбежала невестка и подхватила дитя – но тоже без особой любви.
– Что это твоя баба его песьим сыном кличет? – хмыкнул князь. – Не ваш он, что ли?
– Да какой он наш, когда песий! – Дубояр развел руками. – Ты через двор шел, отца его видал, он брехал на вас…
– Что ты? – Етон вспомнил остроухого серого с белой грудью пушистого пса во дворе. – Байки сказываешь! Не может пес дитя человечье родить!
– Да он же у тебя кобель! – хмыкнул Думарь, Етонов телохранитель.
– Родить не может, а приволочь может. Уж лета три тому. Был я тогда в лесу, жарынь новую смотрел, – с охотой принялся рассказывать Дубояр – видно, что не в первый раз. – И Серый мой со мной, бегал, вевериц гонял. Прилег я отдохнуть под березой, слышу, он брешет. Да лень вставать – побрешет, думаю, перестанет. По голосу слышно, не зверь какой, а так. Может, нашел чего. Он и правда, побрехал и унялся. Смотрю, идет – и дитя несет мне, в пеленках мокрых. Дитя плачет, а пес довольный – гляди, добыча! Я вскочил да и бежать – думаю, там женка мечется глупая, дитя проспала. Березняк весь обегал – нету никакой женки. Кричал, звал, аж охрип – тишина. А надо уж домой идти. Понес его домой, думаю, там еще поищем. У нас в Гаврановой все мальцы у матерей при себе. Дали невестке кормить – она два года как родила, уж своего хотела отнимать. Искали по волости – никто ни дитя, ни бабы не терял. Не нести же его в лес назад – так и оставили.
– И не проведали, откуда взялся?
– Так и не проведали. – Дубояр опять развел руками. – Бабы толковали, что, может, дивья жена[5] родила да нам подбросила… так и прозвали Вещаком[6].
– Да там она и была, дивья женка, да ты ее не разглядел! – вполголоса напомнила его собственная жена, видимо, о том, о чем уже не раз говорила. – Дивью жену только тот может видеть, кто в полнолуние родился. То-то потешалась она над тобой, на березе сидючи…
Но Дубояр махнул на нее рукой:
– Так променыши, подверженцы[7], они уродливые, а этот ничего вроде… видел я и пострашнее младенцев. Хвоста нет, уши как у людей…
– Дай-ка поглядеть! – полюбопытствовал Етон.
Кликнули
Поползун – маленький ребенок, еще не умеющий ходить; дыбун – уже встающий на ноги и делающий первые шаги.
Дивья (дива) жена – лешачиха у южных славян.
От «вешчак» – «сын вештицы, дикой женщины».
Подверженец – дитя, подброшенное людям русалками, мавками и прочей нечистью женского пола.