На Темной Стороне. Юрий Никитин
но благородным лицом. Он сидел в свободной раскованной позе, говорил медленно, взвешивая слова.
Я не сразу узнал Дубовитина – постарел, постарел! – старого русского писателя, который еще при Советской власти как никто самоотверженно боролся за спасение Байкала. Он бросал на чашу весов все свои награды и лауреатские премии, спорил, доказывал, подвергался гонениям, разве что лауреатство и пролетарское происхождение спасали до поры от арестов. Тогда остановить бумкомбинат не удалось, зато Дубовитин и его друзья-писатели помельче добились снятия с ввода в строй второй и третьей линий. Услужливые аналитики подсчитали, что с загрязнением от одной линии Байкал справится… Возможно, так и было, но после перестройки под шумок запустили и остальные, оправдывая уже интересами рынка.
Дубовитин говорил медленно, его хрипловатый голос звучал сурово, печально. Патриот России, он говорил о великой скорби, о национальной гордости – жемчужине Байкала, о необходимости беречь родную природу и закончил совсем невеселым призывом:
– Призываю, как мне это ни печально, помогать заокеанским… Я не хочу называть их друзьями, но все же они сейчас наши союзники. Прошу помогать им как союзникам. Они помогают нам сохранить эту бесценную жемчужину – Байкал. Возможно, когда-то поможем им и мы: русские не любят оставаться в долгу. Но пока примем помощь от них.
На экране появилась румяная дикторша, веселым голоском напомнила, что говорил сам Дубовитин, знаменитый на весь мир писатель, лауреат Ленинской, Государственной и прочих премий, автор таких-то и таких-то романов, признанный во всем мире…
Яузов с неудовольствием буркнул:
– Ага, уже признанный. То-то совсем недавно она ж его и поливала! Иначе как тупым деревенщиком не величала.
Сказбуш поднес ко рту коробочку сотового телефона:
– Громовский, проверь выступление Дубовитина… Уже проверяешь? Молодец. Сразу доложи.
Кречет посмотрел хмуро:
– Подозреваешь… куклу?
– Слишком уж быстро, – ответил Сказбуш. – Насколько я знаю, Дубовитина раскачать непросто. А выступления он, как и книги, пишет по два-три дня. Пишет и перечеркивает, пишет и правит… Точно-точно! На него досье еще с шестидесятых годов лежит. Пухленькое, как твоя внучка. Все привычки знаю. Импровизировать не любит.
– Даже по Байкалу?
Сказбуш поморщился:
– По крайней мере, такое серьезное импровизировать не станет. Да, уверен, что это наложение масок, подгонка голосов и прочие компьютерные штучки. Когда еще до него дойдет слух, когда еще раскачается с опровержением! А дело будет сделано. Да и не всяк ему потом поверит. Скажут: виляет лауреат. То так говорит, то открещивается от своих же слов… Не поймешь этих тилигентов!
В Империи, вспомнил я, говорят с чистой американской гордостью: мы, юсовцы, в своей стране производим все, кроме культуры. А культуру покупаем в Старом Свете. Звучит здорово, вот только, к сожалению, покупает ее не какой-нибудь француз на имперской службе, а покупает имперский