За золотым призраком. Владимир Буртовой
в лазарет! – распорядился Отто, а сам, прежде чем задраить люк, еще раз глянул во тьму предутреннего тумана. С юга, куда умчался английский корабль, продолжали, будто сквозь вату, стучать крупнокалиберные пулеметы, но свинцовые гостинцы рассекали глянцевые склоны волн справа, в сотне футов от подводной лодки.
– Срочное погружение! Убрать перископ! Акустик, пеленг на корабль противника?
– Пеленг сто восемьдесят два градуса, герр капитан. Пеленг не меняется!
– Дистанция? – тут же запросил Отто Дункель, лихорадочно соображая, какой маневр лучше всего предпринять, чтобы избежать плотного контакта с эсминцем и не угодить под его глубинные бомбы, которые Кугель шутливо назвал «громкими мыльными пузырями».
– Дистанция четыре кабельтова… дистанция три с половиной кабельтова… Пеленг не меняется! Дистанция три кабельтова. Они идут на таран! – Акустик уже не докладывал, а истошно надрывался в наушниках. Весь экипаж знал, что может произойти в любую секунду – эсминец развернулся, гидропеленгатором поймал лодку и идет прямо на цель, а у фрегаттен-капитана, увы, нет еще ни скорости, ни достаточной глубины для маневра и уклонения от этой гибельной атаки…
– Полный вперед! – подал команду Дункель. И хотя внутри все кипело не хуже, чем вода за кормой стремительно идущего на них эсминца, внешне он старался выглядеть спокойным, уверенным в том, что выход из критической ситуации у него всегда найдется. Субмарина едва лишь скрылась под водой и все же запросил:
– Глубина погружения? – Отто знал, что на такой, практически нулевой глубине эсминец не сможет воспользоваться глубинными бомбами – у него остается только таран!
– Глубина пять футов! Глубина восемь футов! – невозмутимо называл с глубиномера флегматичный матрос, как будто речь шла не о спасительных футах глубины, не о спасении жизни экипажа, а о рыночных ценах на капусту в его родном и далеком Гамбурге.
Сняв фуражки, офицеры в командирском отсеке замерли в ожидании удара, потом скрежета разрываемого корпуса и смертельного холодного потока воды в отсеки… И даже всегда выдержанный при подчиненных Отто Дункель, забыв в мыслях помолиться, с ужасом втянул голову в плечи, когда над ними прогудела, казалось, задевая волосы, в считанных дюймах, ревущая винтами стальная махина, а спустя некоторое время глубоко под ними и за кормой рванули сброшенные в море противолодочные глубинные бомбы. Командир корабля немного просчитался, решив, что субмарина успела погрузиться на гораздо большую глубину.
– Стоп машины! Выбросить за борт имитатор нашего потопления! Пусть капитан эсминца увидит мазутные пятна и обломки… А мы тем временем отлежимся на грунте… – Дункель достал платок – лоб и виски были мокрыми как после приема душа. Взял себя в руки, подмигнул Цандеру. – Вот так дела-а… Наверняка дома молились за нас в эту роковую минуту…
– Да-а, дружище Фридрих, то была у нас памятная минутка, – с оттенком былого пережитого ужаса вздохнул Отто