Логика абсурда. Денис Донченко
краю деревни, там, где единственная улица, превратившись в просёлок, уходит в раскисшее поле, стоит хибара, на редкость старая и кривая даже по здешним меркам. Ветхий плетень окружает огород в две сотки, засеянный брюквой и буряком, и оба обитателя хибары, столетняя старуха Никитична да её праправнук, Ванька-сирота, семи лет отроду, вечно пахнущий диролом и дерьмом, ходят с трещотками между корнеплодов, охраняя урожай от ворон.
«Трищы громчее, Ванька! – кричит глухая старуха пацану прямо в ухо, – Съест ворона брюкву, зимою с голоду помрём!» И Ванька трещит, старается. Он любит брюкву и не хочет помирать с голоду зимой. Родителей своих Ванька не помнит, слишком был мал тогда. Знает только, что мать его была учётчицей, а отец забойщиком, да то, что во время аварии на шахте обоих их убило одной вагонеткой. Что такое учётчица, забойщик, шахта и вагонетка Ванька понятия не имеет, ибо с тех пор как Железный Тимур закрыл «Радость» прервалась связь времён. «Всё, Ванька, кончай трещать, стямнело! – кричит старуха мальчишке в лицо, – Кончились наши мученья, ворона спать пошла! Сбегай, посри, да айда в хату, будем завтра урожай собирать!» Ванька, по-заячьи подпрыгивая, бежит в лопухи за хибару, а старуха утиной походкой семенит вслед за ним. Ветхий сортир переполнен, и нет мужицких рук что бы вырыть новый, а посему оба они, стар и мал, усевшись рядком в бурьяне, торопливо испражняются под осенним ливнем. «Поспяшай, Ванька, чай не презедент! Неча рассиживать, промокнем!» -подгоняет Никитична мальчишку. И вот уже закрыты наглухо двери хибары, и в тусклом свете лучины пляшут на оконном целлофане две тени, большая и маленькая.
Те, кому доводилось нынче бывать в шахтёрских избах, знают, сколь непритязателен их быт. В сенях лопата да каска с фонарём, тринадцати дюймовый Самсунг первого поколения на русской печи, да ещё в горнице, в серванте, старинный сервиз из ГДР, да томик Донцовой. Да только не идёт это всё ни в какое сравнение с убогим жилищем Никитичны. С тех пор, как зятя убило вагонеткой, остался у старухи в хозяйстве лишь старый стол, да лавка, почерневшая от времени, а на лавке, под рогожей, самогонный аппарат, сделанный Ванькиным отцом смеха ради из велосипедной рамы и рукомойника. Вот и гонит теперь старуха на этом аппарате свекольный самогон, да меняет его у партизан на соль да учебники для внука. Хоть сама Никитична и необразованна, в школе не училась, да и когда ей было учиться, то война, то революция, то всей страной рыли большую траншею, но есть у старухи заветная мечта – не желает она отцовской доли Ванюшке, хочется ей что бы закончил внук горный техникум и ходил в каске белой сменным мастером по новой шахте. На стене, чёрной от копоти, над самым самогонным аппаратом, висит в засиженной мухами раме фотография Ванькиных родителей. Слева зять, худой парень с лицом Ринго Стара и усами а ля Песняры, справа Ванюшкина мать, полнощёкая красавица с косой толщиной в руку. Ходит бабка по избе,