Далёкие милые были. Сергей Никоненко
на три часа… Друг мой чего-то сам не свой, желваки на скулах ходуном… Я к нему: чего, мол? Он говорит, срочно домой ему надо, мол, талисман свой забыл. А талисманом у него была иконка, про неё только я знал. Дом его рядом в посёлке, километра три – снимал жильё с молодой женой. Я ему говорю: покидать часть – с огнём играешь, трибуналом пахнет, ядрёна вошь. Куда там… Взял у технаря мотоцикл – и домой. Вошёл в дом. Жена спит. Спит, да не одна… спит на груди у хахаля. Время раннее, лето. Будить не стал. Вернулся, в глазах боль.
Туман стал таять, приказ на вылет: бомбить. Поднялись, – тут Шишлов выбросил из кулаков пальцы вверх, – мы все на запад, а он, в облаках, ядрёна вошь, резко на юг. Подлетел к своему дому и сбросил на него бомбу!.. Потом за нами пошёл. Мы отбомбились, повернули назад – за нами мессера. Так он с мессерами сцепился, двух сбил… ну, и сам начал гореть… Машину не покинул, пошёл на таран, взорвал немецкую батарею, ядрёна вошь.
Мы вернулись, пошли к его дому… Вместо дома, ядрёна вошь, – Шишлов глубоко вздохнул и, помолчав немного, закончил, – большая воронка. Сгорел лётчик, в прямом смысле сгорел.
Охотники вышли, а меня в сон потянуло. Спал с отцом на печке деревенской. Встали затемно, шли по лесу за егерем. Он всех расставил по номерам, а сам со своим сыном и со мной пошёл в загон. Егерь мне даже колотушку дал. Шли краем леса километра два.
– Вона в том сосняке сохатый. Вы, значит, это, ребята, – повернулся он к нам, – идите до поляны. Направление вам вона – высокая ёлка, а я возьму правее, замыкать буду. Шагов через сто лупите в колотухи.
Мы пошли, забили в колотушки, залаяли по-собачьи: ай-ай-ай-ай (так кричат на охоте). Из соснячка (я это увидел) вышел лось, направляясь прочь от нас и навстречу своей гибели. Сохатый (крупный, с большущей короной рогов) ближе всего к Шишлову в засаде оказался. Военный лётчик бил без промаха – с первого выстрела завалил лося. Зверя освежевали, разделили тушу на равные части по количеству охотников, включая егеря. Началась жеребьёвка – кому что выпадет. Мой папа стоял спиной к разделанной лосятине со списком участников дележа, а егерь, указывая на отдельную груду мяса, спрашивал:
– Кому?
– Шишлову. – Отец произносил фамилию охотника, и тот забирал свою долю. Фамилию его папа отмечал в списке галочкой.
– Кому?
– Щербакову.
Все охотники без обид забирали то, что им выпало, а герою – отличившемуся Шишлову – полагались ещё голова и ноги. Голову он взял, сказав, чучело сделает, а ноги отцу отдал, вернее, мне, да присказкой сопроводил:
– А Серёньке ножки – топтать отцовские дорожки, – и добавил для всех: – Лучше жены Петра Никаноровича холодца никто не варит.
После охоты и дележа традиционная трапеза – жареная лосиная печень, само собой, под водочку. Шишлов рассказывал, как попал к немцам в плен:
– Зимой было дело. Сбили нас, ядрёна вошь. Мы со стрелком прыгнули – горела машина, куда