Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать! Гнилое дерево. Комбат Найтов
два часа прошли двадцать восемь километров. Ребята вырезали два полицейских пункта. Здесь уже не до сантиментов. Дорогу форсировали без осложнений. Отошли от нее еще восемь километров, легли на привал и дневку, так как начали летать «шторьхи». Оторвались от берега Черехи, залегли вдоль шоссе в трех километрах. Шесть человек послали замести лыжню. В восьми километрах от нас хороший густой лес, но туда днем не дойти. Потом шоссе Остров – Порхов. Зарылись в снег, мерзнем, но лежим. Через пять часов выдвинул разведку к бору. Там немцы. Много. Пошли назад на юго-запад. Западнее Островки удалось форсировать шоссе. Лесами вошли в Партизанский край. Еще сорок километров, и мы у Германа! Но утром нас обнаруживает «шторьх». Мы его сбиваем, но поздно. Связались с Евстигнеевым, а он со штабом партизанского движения. Дали волну Германа. Его отряд в тридцать пяти километрах, а наш арьегард уже сдерживает эсэсовцев. Двадцать добровольцев остаются на заслоне, а мы рванули к озерам полным ходом. Сзади наших штурмуют «мессеры» и «лапотники». Два часа слышались звуки выстрелов. Потом все стихло. Вроде оторвались, дал людям возможность поесть. Много обмороженных. Скорость движения упала до восьми километров в час. Наконец ночью раздается:
– Стой, кто идет! Пароль!
Вышли!
– Максим! Здравствуй! Потери большие?
– Привет, Саша! Огромные! Тридцать один человек.
– Двадцать три, Максим. Пятеро в первой бригаде у Литвинова, девчонки во второй. Возможности отдохнуть нет. У меня обоз уходит на ту сторону. Уходите вместе с ним. Командование передало благодарность: двадцать две тысячи тонн бензина, шестьдесят шесть «юнкерсов» сожжено на аэродроме. Будешь в наших краях, заглядывай, Максим! Всегда будем рады!
Про себя подумал: «Будете у нас на Колыме…»
– В общем, так, капитан! Приказано оставить четырех радисток и четыре станции у меня, остальным выходить вместе с обозом. Заодно избавишь меня от его охраны. Начальник обоза Игнатьев, он постоянно ходит туда-сюда. Слушай его. У него десять ходок. Давай, успехов! И на посошок и легкий ход ноги. Вздрогнули, разведка!
Как единственная девушка в роте все восемь суток Женечка Артемьева ехала в розвальнях вместе со мной и Игнатьевым. Спала со мной под одним полушубком. Смешно морщила носик, когда ее будили. Разговаривала со мной во сне. Самое смешное случилось после выхода. Уже в Родочах она пришла доложить об обмороженных. Я принял доклад, а потом приобнял ее, спросив, почему она такая серьезная. Она скинула мою руку и совершенно серьезным голосом заявила:
– Товарищ капитан! Так себя ведут с совершенно близким человеком. Я повода для такой фамильярности не давала! Хотите, чтобы я стала вашей женой? Я – согласна. А в ППЖ я не гожусь! Этого не будет! – и подобрала нижнюю губу.
Я смотрел на нее и понимал, что от моего ответа сейчас зависит все.
– А сельсовет открыт?
Женя покраснела до ушей. Ответа у нее не было.
– Вы – согласны?
– Ищи председателя.
– Хорошо,