Нефритовые четки. Борис Акунин
не было. Жертву кромсали топором заживо, и довольно долго. Антиквар же от боли грыз этот неаппетитный шар зубами…
Теперь перекрестился и Небаба.
– Страсть какая! Но заради чего было подвергать Пряхина этаким мукам?
– Чтобы он выдал тайник, – отрезал надворный советник и вновь принялся оглядываться по сторонам, даже задрал голову к потолку. – Совершенно очевидно, что Пряхин обладал какой-то особенно ценной вещью. По первому разу, четвертого дня, п-преступник (я склонен думать, что это был один человек) попробовал обойтись без убийства: оглушил приказчика и устроил в лавке обыск, но потребного предмета не нашел. Тогда злоумышленник наведался во второй раз, уже в присутствии хозяина, и подверг его пыткам. Только Пряхин тайника не выдал.
– Почем вы знаете, что не выдал? – усомнился Небаба. – Такую ужасть кто же вынесет?
– Есть люди, у которых упрямство или жадность пересиливает боль и даже ужас смерти. Если б антиквар отдал то, что разыскивал преступник, убийце не пришлось бы рыться на полках и взламывать пол. Вон, видите, там в углу доски вывернуты? Нет, Пряхин унес свою тайну в могилу.
«Господи, господи», – причитал Клюев, продолжая мелко креститься, околоточный же, немного поразмыслив, спросил:
– А может, изверг этот, умертвив Пряхина, все-таки нашел тайник?
– Вряд ли, – рассеянно пробормотал Эраст Петрович, быстро вертя головой во все стороны. – Если б тайник был прост, преступник обнаружил бы его с первого раза. Нуте-ка, д-давайте мы попробуем.
Он прошелся вдоль тесного, вытянутого в длину помещения, постукивая костяшками пальцев по штукатурке. Развернулся на каблуках, зачем-то трижды хлопнул в ладоши.
– Скажите, Клюев, несгораемый шкаф здесь, разумеется, не в заводе?
– Нету-с, и отродясь не бывало.
– А где же ваш хозяин хранил деньги и ценности?
– Затрудняюсь ответить, ваше высокоблагородие. Очень уж Силантий Михалыч были недоверчивы.
– И что же, за все время службы вы ни разу не видели, откуда он берет сдачу или куда к-кладет выручку?
– Как не видеть, видел-с. В карман – известно куда. Но только в кармане они много денег не держали. И на улицу никогда более чем с трешницей не выходили. Говорили: «Народишко вор и сволочь», такое у них присказание было, а выражаясь по-научному, кредо.
– Кредо, кредо… – протянул Эраст Петрович и, наклонившись, подергал плинтус.
– Может, в погребе? – высказал предположение околоточный.
– В погребе вряд ли. – Чиновник решительно вернулся к прилавку. – Не лазил же он каждый раз в подпол, чтоб трешницу припрятать. А это здесь зачем?
Фандорин показал на выцветшего крокодила, тянувшего к нему свою приоткрытую зубастую пасть. Житель илистых рек и теплых болот был подвешен хвостом кверху, однако свою ящериную голову вывернул под прямым углом, так что казалось, будто он пялится на надворного советника маленькими веселыми глазками.
– Это животная под названием кохинхинский