Батый. Василий Ян
сидит не рядом с отцом, а прижался к двери, точно виновный, и робко подымает глаза.
– Что же ты не ешь, Мусук? – сказал Демир.
Мусук колеблется. Что случилось? Тревожные мысли, ужасная догадка захватили дыхание.
А отец достает пальцами с деревянного блюда кусочки мяса и поочередно, в знак доброжелательства запихивает в широко раскрытые рты сыновей… Сегодня он хозяин, сегодня он угощает, может своей рукой запихнуть в рот гостя вкусный кусок. Он взял жирный кусок мяса и протянул руку к лицу Мусука.
Мусук резко отшатнулся:
– Есть я не буду!
Деревянное блюдо было вскоре очищено до последней крупинки. Демир, обращаясь к Мусуку, сказал с важностью и достоинством старшего брата:
– Наш младший брат Мусук! Ты, конечно, сам понимаешь, что нам, сыновьям нашего почтенного отца Назара-Кяризека, необходимо явиться в отряд хана Баяндера на исправных конях, с хорошими для похода седлами и с отточенными клинками. Если хан Баяндер увидит нас оборванными байгушами,[50] он с нами и разговаривать не станет…
Мусук вскочил и отступил к двери:
– Так это правда? Вы продали Юлдуз на базаре, как связанную курицу, жирному баю или торговцу рабами?
– Но ты сам подумай! Ехали мимо, охотясь, сыгнакские богачи. Увидели Юлдуз и сказали: «Вот желанный цветок для нашего хана!» Они предложили отцу очень хорошую цену – двадцать четыре золотых динара. Где нам, беднякам, разыскать такие деньги? Вот твоя доля – четыре динара. Мы честно все разделили, взяв и тебя в долю. – И Демир бросил на войлок четыре золотые монеты.
Мусук отвечал злобно, но тихо, положив руку на рукоять ножа, засунутого за пестрый пояс:
– У меня больше нет ни братьев, ни отца! Не попадайтесь мне на дороге!
Он выбежал из юрты. Все молча, опустив глаза, прислушивались к тому, как Мусук садился на коня, и ожидали, что он скажет матери и Тургану, которые с плачем выбежали за ним.
– Ты еще вернешься сюда?
– Никогда!
Глава восемнадцатая
«Созвать всех дервишей!»
Субудай-багатур разослал нукеров во все концы города Сыгнака – разыскать и привести дервиша, летописца и поэта по имени Хаджи Рахим аль-Багдади. Нукеры вернулись с ответом: «Этого дервиша в городе нет. Домишко его заколочен, и сам он уехал неведомо куда».
Субудай, рассердившись, послал две сотни с приказом привести к утру следующего дня всех дервишей Сыгнака, с их святыми шейхами и пирами.[51]
Утром отряд монгольских всадников пригнал к лагерю толпу дервишей и ободранных бродяг. Дервиши были в просторных балахонах с пестрыми заплатами, подпоясанные мочальными веревками; они приближались в туче пыли, с криками, заунывными песнями и глухим воем. Одни хором повторяли: «Я-гуу! Я-хак!» Другие выкрикивали священные заклинания. Несколько календаров[52] двигались впереди толпы, кружась как волчки. Один крайне грязный дервиш с длинными космами черных спутанных волос держал на
50
Байгуш – сова, сыч; здесь: в значении нищий.
51
Шейх, пир – названия старшин общины дервишей.
52
Календар – нищий. Была также община дервишей «календаров».