Твоя Мари. Воспитание чувств. Марианна Крамм
так пойдет?
–Это очень безнадежная фраза, – улыбается Лерка. – После нее хочется пойти и застрелиться.
–Надеюсь, ты не умеешь стрелять.
–Ты права – не умею. Поэтому пойду и нажрусь незатейливо. Спокойной вам ночи, Мари.
Она чуть наклоняется и целует меня в щеку, это как-то неожиданно, и я хватаюсь рукой за то место, в которое пришелся поцелуй, словно она ударила меня. Лера улыбается чуть виновато:
–Извини, Мари, это по-дружески, – и уходит на веранду, где ее радостным возгласом встречает Денис:
–Лерок, давай-ка выпьем за твой дебют!
Я выхожу на крыльцо, забыв, что на мне только толстовка на голое тело, а уже ночь, холодно. Ежусь, обхватив себя за плечи, но в дом не хочу – воздух здесь такой свежий, и совсем тихо. Похоже, что в соседних домах никого нет.
–Я тебя потерял, – сзади возникает Олег, обнимает меня, и сразу становится тепло.
–Хочу постоять пару минут, смотри, как легко дышится.
–Давай постоим, – соглашается он, упираясь подбородком мне в макушку.
По поводу огромной разницы в наших габаритах одно время ходила шутка – «Мари как чи-хуа-хуа, которых держат в питомнике для сенбернаров, чтобы те бегали и форму не теряли». Вполне безобидная шутка, отражающая истинное положение вещей – мне всегда нравились мужчины огромные, намного выше меня и выглядящие такими скалами, утесами, за которыми можно укрыться в бурю. Денис немного ниже Олега, но увлечение культуризмом не прошло даром, и по габаритам они вполне могли раньше сравниться. Сейчас Дэн похудел, как-то сдулся, выглядит меньше и уже не производит впечатления надежной опоры. Хотя, скорее всего, это мое отношение к нему изменилось, а потому я не воспринимаю его так, как раньше.
–Руки холодные у тебя, – говорит Олег, коснувшись моей руки. – Идем, хватит уже.
–Ты веревки не брал? – неожиданно спрашиваю я, и Олег смеется:
–Все пытаешься руководить?
–Нет, просто спросила…
–Мари, ты прекрасно знаешь, что я тебя насквозь вижу. Что случилось? Ты спрашиваешь о веревках в тот момент, когда тебя внутри что-то в клочки раздирает, и ты стараешься через обвязку собрать себя в кучу. Опровергни, – предлагает он.
Что тут опровергать? Он прав. Всякий раз, когда мне в голову приходят мысли о Ляльке, я бегу к Олегу и прошу связать меня. Отлежав в плотной обвязке определенное время, я раскладываю мысли по полочкам, Ляльку убираю в самый дальний угол, и мне становится легче на какое-то время. Да, сейчас промежутки между такими заходами стали длиннее, но они все еще возникают. Олег прав – я компенсаторик, как и Дэн.
–Молчишь? Значит, я прав, – констатирует Олег. – Веревки я взял, но может, лучше просто поговорим?
Я не могу с ним об этом разговаривать. Даже не так – мне больно. Я вижу, что причиняю этими разговорами боль ему, и от этого становится плохо мне. Еще хуже, чем до разговора. Словом, это та ситуация, которую нельзя «выговорить», во всяком случае, нельзя сделать это с ним. Поэтому лучше веревки.
–Прости… не сегодня. Идем спать, – я пытаюсь вывернуться из его рук, но тщетно – Олег разомкнет объятия ровно в тот момент,