Придон. Юрий Никитин
кто-то ругнулся, он услышал сопение, скрежет зубов, лязгнули выдвигаемые из ножен длинные охотничьи ножи.
– Это не твой позор, – сказал Вяземайт громко, – это позор Куявии!.. Вот чем отплатили герою! Да наполнятся наши сердца и души мщением! Да прольется кровь куявов, да запылают их города и села, да заплачут их вдовы!.. Да будет проклята земля, на которой сотворили такое беззаконие… такое…
Он не договорил, яростный рев заглушил его слова. В воздух взлетели зажатые в кулаках ножи и топоры. Всюду Придон видел яростные перекошенные дикой злобой лица, горящие глаза, слышал проклятия, ругань, обещания не щадить ни старых, ни малых, ибо такой народ не имеет права быть на земле, он – оскорбление для богов.
Придон, оглушенный и растерянный, поворачивался в седле, окруженный жаркой сочувствующей толпой, потянулся к рубашке, лучше бы надеть снова, но Вяземайт властно отобрал, сказал негромко:
– Ты должен ехать так. Солнце скорее залечит твою рану, если будет ее видеть!
Аснерд сказал негромко с другой стороны:
– Да и рубашка натирает. Открой спину солнцу.
Лишь на закате измученные люди и кони получали право на отдых, расползались к кострам. Аснерд и Вяземайт возвращались к шатрам, долго ждали возвращения из Степи Придона. Он все еще искал уединения, но на ночь в Степи уже не оставался. Его сильное молодое тело быстро обрастало мышцами, а те требовали действия.
Воины с того дня, как он снял рубашку, а они увидели его незаживающую рану, упражнялись неистовее, учились стрелять дальше и точнее, топоры метали с такой силой, будто видели вместо чурбана из толстого дерева проклятого Тулея.
Сегодня Аснерд еще издали услышал идущий со стороны их шатра запах жареного мяса, вскинул брови. Вяземайт сказал радостным шепотом:
– Неужели… Придон?
– Похоже, – прогудел Аснерд, – на этот раз он вернулся раньше нас.
С той стороны шатра горел костер, над багровыми углями жарилась освежеванная туша молодого оленя. Аснерд по дороге сразу же деловито повернул вертел, подставляя непрожаренный бок, этот уже зарумянился, оруженосцы увели коней, Вяземайт отбросил полог.
Придон стоял спиной к ним, взгляд Вяземайта сразу прикипел к кровоточащей ране, однако и ширину плеч не скрыть, как и то, что за последние дни Придон снова набирает на кости тугое жилистое мясо. Не замечая Вяземайта, он резал широкими ломтями жареного сайгака, на длинном блюде уже коричневела высокая вкусно пахнущая горка.
Аснерд вошел, отпихнув Вяземайта, ноздри крупного носа хищно подергивались.
– Слова не есть дела, – сказал он довольно. – Деянье – это плоть! Слова же – только тени. Ты можешь сотни лет о жемчуге твердить, но если не нырнешь…
Придон обернулся, глубоко запавшие глаза блестели жизнью.
– Привет, Аснерд! Здравствуй, Вяземайт. Что это Аснерд заговорил таким странным языком? От тебя научился?
– Скорее от тебя, – ответил Вяземайт ворчливо. Он обнял Придона, стараясь не коснуться раны. – Твои слова, Придон,