Рассказы. Сколько ног у муравья?. Алексей Праслов
туда, к кисти, но торчащие пальцы никак не могли захватить край и скользили вниз по скату, сдирая ногтями краску и ржавчину…
Старый еврей, тоже из бывших пленных, прочистил, промыл все его свищи и забинтовал руку.
– Повезло вам, парень. Попадись с этим на фронте, оттяпали бы на раз. А так – рука!
Приятная тугая повязка из жёлтого бинта, забота картавого санитара растрогали Петра, он заплакал.
– Живите, молодой человек, не плачьте…
…Жаров тужился, рвал себя вверх, как альпинист, оставленный какой-то подлой душой без связки и снаряжения.
– За Родину-у! – выкрикнул он, подстёгивая себя, – за Ста…
И как насмешка над его немощью, выскочили изо рта верхние вставные зубы, с глухим цоком стукнулись о стенку и упали на землю. Пётр Иванович, обессилевший, свалился вслед за ними. Только сейчас он понял давнишнюю капитанову злость, тут, перед стеной.
– Хрена с два-а… вам-м… – вспомнил он хрипуна, с трудом встал, со злой издёвкой вытолкнул языком и нижний зубной протез, выплюнул его и с криком прыгнул на стену, крюком забрасывая наверх здоровую руку. В крике он ругал себя за то, что побежал в другую от входа сторону, ругал далёкого старого еврея, склеивавшего его руку, материл его, материл всех и всё, и даже бога, отжимался от стены и бил с размаху локтем по кирпичам, взывал к каким-то неизвестным силам помочь ему опять раздробить костяной комель, чтобы разогнуть покалеченную руку хоть на сантиметр и дотянуться до гребня жестяного шалашика. «Зачем? Зачем? Зачем?» – крутилось в его горячечном мозгу. Сплошной гуд-рёв со слабыми колокольными прозвонами слышался ему вокруг. Но за секунду до жгущего остро-бритвенного разреза внутри, где сердце, щёлкнул по барабанным перепонкам резкий, визгливый голос из-за стены:
– Хулиганьё!
В потухающем кадре Пётр Иванович увидел свою съезжающую по стене окровавленную руку с пучком сиреневых вьюнков в скрюченных пальцах, успел пожалеть их, и всё.
Их увезли на одной «Скорой помощи». Одного положили в реанимационное отделение, другого в морг.
И это было последнее заключение Петра Жарова.
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА
В невысоком кудрявом кустарнике громко рыдал бывший командир взвода разведки, давно, ещё с войны, списанный из активной жизни по инвалидности, а теперь уже и по возрасту, в стельку пьяный Лазарь Семёнов. Катался по земле, рвал траву руками и зубами, ревел зверем, как только может реветь человек, когда у него заходится сердце и невыносимо жжёт в груди. Вокруг него бегал, спотыкаясь о корни, перепуганный и оттого на время отрезвевший, Петька Быков. Он уворачивался от самодельного до коленного протеза-культи Лазаря, влетая в кусты тесной для разгула полянки, изодрал в кровь лицо, руки и всё старался поймать и придавить к земле страшный для него протез, остановить горячку Лазаря, успокоить его.
– С ума сойдёт… Ей-богу, сойдёт! –