Тайник на Эльбе. Александр Насибов
вопросе звучала откровенная ирония. Ланге покраснел и опустил голову.
– Нет, – пробурчал он. – Плен тут ни при чем. Дело в другом, совсем в другом.
– В чем же?
– В другом, – повторил Ланге. – Во всем виноваты очень хорошие люди, которых мне довелось встретить на своем пути,
– Кто же они?
– Их было трое, господин офицер… Очень разные, но очень хорошие люди. Один остался там, в Германии. Я бы назвал его имя, да вам оно ни к чему.
– А все же.
– Это Лотар Фиш, могильный сторож.
– Кладбищенский, вы хотите сказать?
– Да-да, кладбищенский. Простите меня. – Ланге смутился. – А язык вы знаете лучше, пожалуй, чем я…
– Так чем знаменит кладбищенский сторож Фиш?
– Ничем, господин офицер. Просто это – человек, который открыл мне глаза на многое. Когда-то, в годы моего детства, которое прошло в Гамбурге, он был лодочником. Хорошо знал отца. Нянчил меня, на руках носил… Потом пропал. Уехал. И вот, много лет спустя, я встретил его в Остбурге. Случайно встретил. Мы хоронили кого-то из друзей, и на кладбище вдруг я вижу старого Лотара Фиша! Там же, на кладбище, его сторожка. Он бобыль, живет обособленно. Я остался у него ночевать. И мы скоротали время до утра, сидя за кружкой пива. Помнится, это было в 1938 году, да-да – осенью тридцать восьмого… И знаете, что предсказал Фиш? Войну Гитлера против вашей страны!
– Любопытно, – усмехнулся Аскер.
– Больше того, господин офицер, он предсказал поражение нацизма в этой войне! Лотар Фиш так и сказал: «Эти русские свернут шею нашему бесноватому. Помяни мое слово, Герберт».
– Он что – коммунист, этот Фиш?
– Нет, не думаю. – Ланге потянулся за сигаретой, зажег ее, осторожно положил в пепельницу обгорелую спичку. – Не думаю, по всей вероятности, нет.
– И Фиш жив?
– Я получил от него весточку месяц назад. Что с ним сейчас – не знаю.
– Ну, а другой?
– С ним я встретился в тридцать третьем году, в ту ночь 27 февраля, когда в Берлине горел Рейхстаг. Это была наша первая встреча. Порт Гамбурга гудел, будто потревоженный улей. Там шел митинг. Ораторы вовсю драли глотку. Говорили многие, но громче всех – фашисты. Им подпевали социал-демократы. Все они хором вопили о необходимости «сильной руки», чтобы вновь завоевать стране и нации «место под солнцем», поносили коммунистов. Тогда мне это нравилось, и я орал вместе с другими, потрясая факелом, и готов был хоть сию минуту идти воевать за это самое место под солнцем. «Глупец», – сказал кто-то рядом. Я обернулся и увидел человека в фуражке с лаковым козырьком и в синем комбинезоне. Он жевал сигарету, насмешливо глядел на меня. Это был здоровяк, и я сдержал ругательство, готовое сорваться с губ. А митинг продолжался. Страсти так накалились, что произошла потасовка. Здорово досталось наци, а заодно и эсдекам. В таких случаях полиция тут как тут. И вот уже заработали резиновые дубинки шуцманов. Я счел за благо потихоньку выбраться из толпы. «Эй!» – окликнули меня. Я оглянулся. Подошел тот самый, в картузе. «По кружке пива, а? – сказал он так, будто мы были давнишние знакомые. – Я плачу». Он чем-то