Время банкетов. Венсан Робер
одобренной монархом, и на такой тост следовало бы по меньшей мере обратить внимание исправительной полиции[56].
Совершенно очевидно, что ни один тост, произнесенный участниками банкета в «Радуге», не вызвал бы единодушного одобрения прессы. Но мне кажется, что Этьенн скрывает проблему еще более важную: даже среди участников банкета ни одному тосту не было гарантировано единодушное одобрение – во-первых, потому, что в число участников могли затесаться предатели, а во-вторых, потому, что гармонию грозил нарушить тот тост, который, по тогдашней традиции, должен был произноситься первым, – тост за короля. Независимые прекрасно знали, чего не хотят ни за что на свете, – возвращения Белого террора или Старого порядка, но относительно мер, которые нужно предпринять в ближайшем будущем, у них единодушия не было. Одни полагали, что можно поддерживать восстановленную династию, при условии что она выразит готовность уважать Хартию и волю нации; так писала – поскольку об этом можно было говорить, не боясь цензуры, – «Коммерческая газета». Другие, знавшие, что граф д’Артуа вот-вот может взойти на престол, не верили в осуществимость этого варианта и выступали за иные решения: за возведение на престол либо принца Оранского, либо герцога Орлеанского, на чей конституционный патриотизм они полагались; за умеренную республику под председательством Лафайета; за восстановление Империи на пока еще не определенных условиях. Можно ли было рассчитывать, что в такой многочисленной аудитории все пройдет без сучка без задоринки? Поэтому тосты отменили вовсе – в том числе и тост за короля. Впрочем, многие заметили, что отчет в «Коммерческой газете» пытается скрыть отсутствие тоста за здоровье короля, ведь все понимали, что это «нелепое молчание» само по себе выглядит крайне вызывающе. Роялистская пресса громко протестовала, но «независимые» считали, что эти протесты – наименьшее зло.
Важное последствие собрания в «Радуге» – из старых историков Реставрации на это обратил внимание только Дювержье де Оран – заключалось в продолжениях, которые оно очень быстро получило в провинции[57]. 3 июня письмо из полиции или из префектуры департамента Кот-д’Ор предупреждало полицейского комиссара города Бон: «У вас 10 числа сего месяца повторится обед в „Радуге“. Наши депутаты, которым здесь устраивают серенады, должны присутствовать на этом собрании, в котором, как говорят, примут участие восемьдесят человек, а пройдет оно у Буле»[58]. Затем, узнав, что депутат Вуайе д’Аржансон прибыл в собственное поместье «Вязы», неподалеку от Пуатье, «самые видные жители Пуатье» в воскресенье 21 июня устроили обед в его честь; в следующее воскресенье их примеру последовали восемьдесят нотаблей города Шательро. Назавтра в Ренне состоялся банкет на сто сорок персон в честь Шарля Дюнуайе, одного из сотрудников «Европейского цензора», другого крайне левого полупериодического издания; реннский суд накануне оправдал
La Minerve française. II bis. 1818, mai. P. 88. Письмо о Париже № 12, постскриптум Этьенна, датированный 14 мая.