Самая хитрая рыба. Елена Михалкова

      Когда-то у меня был свой кот. Его давно нет, а я все не могу избавиться от привычки прятать шнурки внутрь ботинок и отодвигать тарелки от края стола.

      У него часто выпадали усы, и я находила на полу длинные белые стрелы. Недавно заметила под креслом одну такую и обрадовалась – кот приходил! – забыв на мгновение, что он умер четыре года назад.

      Конечно, это оказался просто высохший стебелек, вдруг просиявший в солнечном луче.

      Мне хочется думать, что ушедшие любимые иногда посылают нам весточки. У них там сложности со связью, они вынуждены обходить главного ангела по цензуре, и потому их послания бывают загадочны и мало напоминают письма. Но тот, кому адресовано, поймет. «Мне хорошо здесь, я по-прежнему усат и прекрасен, не скучай, не плачь, не плачь».

      Я сохранила стебелек на полке.

      В начале весны на моем пороге объявился гость. Безухий бродяга с жилистым телом и совиными глазами. Он сидел под кустом чубушника, когда я вышла с мусорным ведром, и канул в темноту, едва я шагнула к нему. Но вечером снова возник на крыльце. Длинный, как у ящерицы, хвост свисал с перил. Кот горбился и смотрел исподлобья.

      Я вынесла ему овсяной каши, в которую покрошила курятину. Бродяга дождался, пока я отойду, и с рычанием ринулся в миску, как коршун на добычу.

      С тех пор он наведывается раз в пару дней.

      Я не стала придумывать ему кличку. Мы даем имена, чтобы присвоить того, кто их носит, сделать частью своей жизни. Дожив до семидесяти, я пришла к тому, чтобы дать не только себе свободу от других, но и другим свободу от себя. Пусть даже этот кто-то – всего лишь бездомный кот.

      Между коттеджем Мансуровых и соседним есть тропа, выводящая к лесу. Каждый день, если позволяет погода, я хожу этим путем. Сперва вдоль забора меня встречают одичавшая малина, полынь и светло-желтые мордочки львиного зева под ногами, чуть поодаль – душистая земляника. Идешь – и долговязый дудник распахивает над головой белые зонтики, возле которых вьется безобидная мошкара, а мышиный горошек, обвивший штакетник, кивает синими головками. На опушке пламенеет одинокий куст барбариса, дозорный на границе лесных владений. А за ним – просторная дубрава, где заросли сныти в тенистых овражках, и папоротники, и лещина с гроздьями молочных орехов и тяжелыми, как рыбачья сеть, паутинами.

      Ах да, и клещи.

      В среду утром я выпила свой чай с булочкой, дошла до тропы и в недоумении остановилась. Проход между заборами был перегорожен оцинкованным профнастилом.

      – Стучать не надо! – громко отозвались с крыльца.

      Поверх забора на меня смотрел Антон Мансуров.

      – Это ваших рук дело? – растерянно спросила я.

      – Надоело, что все таскаются мимо. – Он спустился и подошел к приоткрытой калитке. – Все же любопытные! Всем поглядеть надо, что у нас в саду. А мне, может, голышом гулять хочется.

      – Но это не ваша территория! Это общественная! Такой