Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая. Иван Макарович Яцук
неохота лезть наружу, но царевич, худой, длинный, на высоких ногах, как цапля, в белых чулках и летних башмаках с атласными пряжками перепрыгивает через лужи, укрывшись плащом, без парика бежит к родной тетке. Навстречу в карету царевича бегут девка и шутиха Марьи Алексеевны, которых тетка выслала, чтобы поговорить с племянником.
Царевич целует, обнимает любимую родственницу, как никогда не обнимал. Тетка заметно раздобрела с тех пор, как они виделись в последний раз, хотя и ездила лечить больные ноги. А первое лечение там–строгий пост, как привычно говорят русские, а по-ихнему диета. Видно не выдержала царевна заморских порядков, привыкла к сытой еде и удобствам: в карете полно всяких узлов, баулов, ящиков.
Мария Алексеевна, которой давно уже за пятьдесят, улыбается добрым своим рыхлым лицом, спрашивает:
–Куды торопишься, добрый молодец?
–Куды глаза глядят, тетушка. Батюшка зовет, все за мной скучает, все хочет меня переделать, как Россию, – и внимательно смотрит на тетку: улавливает ли она иронию.
–То-то я вижу, ты больно рад – в тон ему отвечает тетка, хитро прищурив мужичий, алексеевский глазок.
–Так рад, тетушка, что хоть в омут бросайся, – меняя тон, говорит Алексей, темнея лицом.
–Што так? – тоже становясь серьезной, спрашивает Марья Алексеевна,– слышала я – хочешь податься в монахи. Не поверила: ну какой с тебя монах, ты слишком жизнь любишь. А в монастыре что – пост да молитва. Ты молодец справный, добрый и смышленный, хотя и прикидываешься больным да простачком.
–За мной толпы ходят, письма пишут, зовут, неизвестно куды, а тут соглядатаи батюшкины так и шныряют, каждый шаг смотрят. Сам батюшка грозно косится, соперника во мне ищет. Вот и надобно притворяться дурачком, покорным, слабым, водки много пить. Слабых больше любят. Пусть тешатся до поры, – невесело закончил Алексей и снова зорко глянул на тетку. Марья Алексеевна поняла его взгляд.
– Ты на меня так не смотри – сказала она чуть обиженно, – ты знаешь, что я братца своего не одобряю. А ты верно делаешь, Алеша. Высокую траву первой косят. Вода камень точит и, кажется, уже подточила. Ждать тебе осталось недолго.
–Да пусть живет долго, пусть бог дает ему здоровья, только пусть оставит меня в покое, а то ведь с каждым днем подозрительнее становится. Вот зовет меня теперь на кораблях плавать. Знает ведь, что я не люблю воды – так нарочно зовет. В Питербурхе своем заберет всю семью на яхту, выберет встречный свежий ветер и катает до тех пор, пока нас всех не вырвет. Только тогда умывает руки, ухмыляется, тогда ему весело.
– Да, птицу какую подбить и мучить, собаку палкой перетянуть, хвост кошке подпалить – сие у него с детства, – подтвердила тетка. – Над нами, девчонками, издевался нещадно. Токмо Софья могла его урезонить. Софью, царство ей небесное, ненавидел страшно. Он ее и угробил. Ни в какие ее болячки я не верю. Я ее посещала за две недели до смерти.
Она была грустная, но свежая, как утренняя роза. Собиралась на богомолье в Киев, сомневалась токмо: отпустит ли братец. Он ее и отпустил навечно.