Самая страшная книга 2020. Дмитрий Лазарев
сказал Бадаев. – У работяг только бушлаты да ватники.
– Бушлат так бушлат, – легко согласился Глухов. – Главное, чтоб по росту был и чтоб рукава длинные.
Бадаев подкрутил фитиль керосиновой лампы, прибавляя света, и принялся перебирать одежду путейцев.
– Тут такое дело, – проговорил Свищов, шмыгнув носом. – Сейчас вот поезд мимо шел, а черт этот, – он кивнул на Тарасенко, – в окне маячил. Кажись, видали его с поезда.
Глухов перестал лить воду, стащил с крючка серое разлохмаченное полотенце, утерся. Делал он это неторопливо, со значением. В комнате повисло напряженное, угрожающее молчание. Тарасенко никак не мог унять дрожь, из щелей в оконной раме тянуло холодом. Под одежду пробрался зябкий сквозняк, прилип к мокрой спине.
– Да ну, – сказал Бадаев, прекративший ворошить чужое тряпье, – много ли с идущего поезда в окошке разглядишь…
– Может, и немного, – сказал Глухов раздумчиво; его тяжелый взгляд вдавливал Тарасенко в стену. – Или даже вовсе ничего. А может, совсем наоборот.
– Да и навряд ли они тут все друг дружку знают по личности, – прибавил Бадаев.
Глухов повернулся к нему.
– Рискнешь легавых дожидаться?
Бадаев мотнул головой.
– Нет.
– Клифт годный нашел мне?
– В ихнем тряхомудье хрен чего сыщешь.
– Ищи.
Свищов кашлянул, спросил неуверенно:
– Так что теперь, сразу дальше двинем?
Глухов помедлил с ответом.
– Не прямо вот сейчас, – сказал он, что-то про себя решив. – Если кто и заметил чего, до утра начальству докладывать все равно не станут, а начальство еще будет думать, надо ли кого с проверкой отправлять. В общем, пока время есть.
Свищов с облегчением вздохнул, потянулся за бутылью.
– С этим погоди, – сказал ему Глухов. – Сперва косяк выправить нужно.
– А я-то чего, – буркнул Свищов. – Не я поезду вывеску показывал.
– С черта какой спрос. А ты недоглядел.
Глухов снова поднял свою заскорузлую шинель, сунул руки в рукава, застегнулся. Затем посмотрел на Тарасенко, будто кнутом стегнул. Бросил коротко:
– Со мной пошли, оба-двое.
Тарасенко обмер. Куда идти? – хотел он спросить, но только тихо всхрапнул. Слова застряли в глотке, наружу не проскочили. Он опять, в который уже раз, пожалел, что не остался в лагере. Хотя, конечно, в лагере тоже не жизнь… А теперь куда? В сарай, к путейцам?..
Оказалось, именно так.
Он бежал, загребая руками белесую предрассветную мглу. Бежал по глубокому снегу, проламывая хрустящий наст, проваливаясь по колено. Вслед за ним неслись страшные косматые люди, в руках у них сверкали ножи. Отрывистые злобные крики, похожие на лай свирепых псов, подхлестывали, гнали вперед. Он выбивался из сил, захлебывался стылым воздухом, глаза застила багровая пелена, и сердце, казалось, колотилось прямо в горле. А преследователи настигали. Дикая свора все ближе, ближе. Совсем рядом.
Кинулись