Сказки Бугролесья. Волна и Прутик. Decoctum
по одному кирпичу и обречённо шоркали их скребками. Мама с Дашкой собирали по повети и чердаку разный хлам и стаскивали его на огород за домом, чтобы потом сжечь. Дела хватало всем.
А вчера, в конце воскресной службы, стоя на амвоне7 и уже заканчивая проповедь батюшка Савелий сделал паузу, окинул паству взглядом и продолжил своим густым басом:
– …Ну что, православные! Общее дело литургии святой мы с вами справили. Должно нам и в мирской жизни поступать по совести и творить дела добрые. Вот Ивану Ходову дом подновить требуется. Так что завтра, кто срочными делами не обременён – добро пожаловать. Куда идти, все знают. С Богом!
Народ одобрительно зашумел и стал расходиться. Фёдор посмотрел на отца и понял, что тот и смутился и обрадовался одновременно. Даже как будто слегка покраснел.
И вот сегодня утром отец, дядя Кирилл Афанасьевич, Семён и Фёдор сидели на одном из брёвен возле дома и наблюдали, как собирается народ. Точнее, мужская его половина. Мужики шли с топорами, несли пилы, тёсла8, напарьи9 и прочий плотницкий инструмент.
Кирилл Афанасьевич и отец поднимались навстречу и здоровались с каждым за руку. Вскоре чуть в стороне от них, образовалась небольшая задорная и шумная толпа. Там оживлённо о чём-то беседовали, посматривали на дом, показывали руками то на крышу, то на стены, и, кажется, чего-то ждали.
Отец вопросительно глянул на Кирилла Афанасьевича. Тот усмехнулся:
– Погодь, сейчас Емельян Петрович подойдёт. Да, кажись, вот и он.
С «верхнего» конца Клешемы по улице к ним бодро шагал невысокий коренастый мужичок лет шестидесяти. Сдвинутый на затылок картуз, взъерошенные светлые волосы, торчащая клочьями в разные стороны куцая борода, нос сапожком, загорелое, изрезанное сетью «улыбчивых» морщин лицо. И сверкающие небом голубые глаза – молодые и весёлые.
– Здарова, Кирилл Афанасьевич! – крикнул он ещё издалека.
– Утро доброе, Емельян Петрович!
Емельян Петрович подошёл ближе, пожал руки отцу и дядюшке. Глянул в сторону мужиков:
– Здарова живём, работнички!
Мужики нестройно загудели в ответ. Емельян Петрович прищурился и призывно махнул рукой:
– Мишка, Сашка!
Повинуясь отцу, из толпы друг за другом вынырнули два дюжих молодца. Емельян Петрович вытащил из-за пояса небольшой ловкий топор, попробовал пальцем лезвие – острое ли – щёлкнул по нему. Лезвие в ответ тонко зазвенело. Он поднёс топор к уху, некоторое время послушал, подмигнул отцу:
– Ну что, хозяин, пойдём, посмотрим, что там у нас.
Довольно долго Емельян Петрович (на подхвате с отцом, Кирилл Афанасьевичем и двумя сыновьями) обследовал дом. Казалось, он ощупал каждое бревно: то постукивал по ним обухом своего топорика, то делал затёски, тщательно изучил окладные венцы, возился в подклети, затем велел поднять
Амво́н – возвышенная площадка в церкви перед иконостасом.
Теслó – плотницкий инструмент, особый топор, лезвие которого имеет полукруглую форму и расположено перпендикулярно топорищу. Использовалось для рубки на бревне продольных пазов.
Напа́рье – инструмент для высверливания отверстий в дереве, винтовой или ложечный бурав.