Белокурый. Король холмов. Илона Якимова
зрения зацепили сознание полусумасшедшие от боли, страха, унижения, отчаяния женские глаза. Глаза умиравшего животного. Чудовищная, тягостная смерть.
Наивный Джоб, надо сказать, не понял, что произошло. И хлесткий, потемневший от предельного бешенства взор Белокурого его тоже не насторожил. А потому Джоб решил перевести дело в шутку:
– Босуэлл, ты чо? Не, ну ты чо?! Если тебе самому не терпится, так мы пропустим!
И ближние его радостно заржали.
Тем временем Хепберны мягко расклинили толпу Маршаллов вокруг молодого графа. Патрик не видел их, но чувствовал за спиной присутствие своры Хермитейджа. Недоуменное, но присутствие, а другого ему и не было нужно сейчас. Джоба сразу он ответом не удостоил:
– Йан, Хэмиш, взять его. Робби, Том, вожжи покрепче, живо, – и уже обращаясь к насильнику. – Что, Джоб, готов для «короткой исповеди»?
– В смысле? – в тяжеловесном сознании Джоба зашевелились какие-то сомнения.
– В смысле, ты – покойник, Джоб, – и Патрик кивнул своим, – давайте, ребята, нечего ворон считать!
Хэмиш и Том двинулись на онемевшего Джоба, но им навстречу вышло не менее полудюжины Маршаллов. Младший из братьев Маршалл, Джеймс, стушевался в толпе, и Болтон понял – вот, сейчас действительно начнется. И, действительно, мгновение спустя раздался низкий грубый голос:
– За что ты поднял руку на моего брата, Хепберн?
И из недр своей банды возник Берк Маршалл собственной персоной. Вот и встретились лицом к лицу. Весь поход Берк совался впереди предводителя, пытался оттереть Патрика в сторону всеми правдами-неправдами, на людях объясняя своеволие большей опытностью, за спиной – сквернословя про королевского любимчика. Босуэлл закрывал на это глаза только потому, что Болтон утверждал, что «да, Маршаллы – они, говнюки, такие», но сейчас-то уже не было шанса разойтись мирно.
– За что, я спрашиваю? – громче повторил Берк.
– Он пренебрег моим приказом. Он будет повешен.
– А кто ты таков, Хепберн, чтобы отдавать нам приказы? Чтобы вешать моих людей? Ты не имеешь права…
– Как раз имею. Кроме того, что Хепберн, я – Босуэлл. И это моя земля. И я – Хранитель Марки, Берк, я имею здесь право на все.
– Нет, пацан, это ты так считаешь. Нашим лэрдом не станешь просто потому, что ты тут родился. Или потому, что подмахнул кому надо, там, при дворе. Поэтому засунь-ка свои приказы…
Белокурый чуть приподнял левую бровь:
– Да ну? Версия интересная. Трепаться хватит, вынимай палаш, поглядим, у кого длиннее.
– Стану я еще драться с тобой, щенок! Только добрый клинок марать!
– Станешь. И сперва я убью тебя – за то, что усомнился в моем праве, а после повешу твоего брата – за неподчинение и в назидание прочим. Уж прости, Берк, – ухмыльнулся Белокурый и с особым наслаждением прибавил любимую фразу грозного лорда Финнарта. – Ничего личного.
– За бабу? – удивился Берк. – За дешевую подстилку?! Ты не рехнулся ли, малыш?
– За слово