Дочь Велеса. Пан Шафран
совсем малюткой помню, матери ее разродиться помогала. Ни тогда, ни сейчас не видела я на душе ее мрака да тьмы. А, вот, оно как оказалось. Быть такого не может, чтобы целое имение от искры одной так полыхало, что все в пепел выгорело.
– И не такое бывает, – осторожно заметила Ялика и спросила. – Дети о черном звере что-то говорили?
– Вот, он-то и есть колдовство черное, – кивнула старушка. – Могута тоже, когда ко мне его принесли, о черном звере бредил. Я, когда он в себя пришел, тихонько его и расспросила. Говорит, что в хоромы хозяйские, мужиков да девок дворовых раскидав, зверь огромный, что твой медведь, прошмыгнул, да такой черный, будто смоль, опосля и полыхнуло, да до самых небес. Он внутрь кинулся – а там уже все в дыму да пламени, с трудом детей нашел, бока свои обжигая. Подхватил ребятишек, значит, да на улицу, а следом за ним крыша-то хором и сложилась. Глянул, а вокруг все постройки, все сараи да избы, уже до самого неба полыхают. Могута коня, что из конюшни горящей в страхе выскочил, за уздцы поймал, детей следом за собой посадил, да и в село наше поскакал, кровью от ожогов истекая.
– Так и было, – услышала за своей спиной Ялика тихий, но уверенный, бархатистый мужской голос.
Чуть ли не сметя со стола посуду, ворожея резко обернулась на звук и увидела Могуту, который, отрывисто дыша, прислонился к стене рядом с дверью, видимо, ведущей в дальнюю горницу. Мужчина ежесекундно морщился от боли, прижимая здоровой левой рукой раненый бок, замотанный в белоснежную льняную ткань, на которой проступило большое ярко-красное пятно крови.
– Ох, соколик, встал то за чем? – запричитала травница, вскакивая из-за стола, и поторопилась на помощь к раненому.
Усадив его за стол, Ведана заботливо спросила:
– Иван-чая хочешь, заварю?
Могута только покачал головой, даже не посмотрев в сторону суетящейся Веданы и, в очередной раз, поморщившись, отрывисто произнес, вперив тяжелый взгляд в смутившуюся от такого пристального внимания ворожею:
– Права Ведана. Колдовство это было. Да только не Огнеярой наведенное. Нечего люд слушать, языки у них длинные, а голова им для того дана, чтобы было, куда ложку поднести. Толки о колдовстве хозяйки после того пошли, как муж ее, Тихомир, на охоте сгинул позапрошлой зимой. Вот, и стали кумушки деревенские языками чесать, мол, Огнеяра мужа со свету колдовством черным сжила. Куда им знать-то, что я тело его изодранное в лесах нашел. Волки задрали. Зима суровая выдалась, вот зверье и осмелело.
Ялика отрешенно кивнула, прислушиваясь к тому, как ярится неожиданно поднявшийся на улице ветер. Разбушевавшаяся стихия словно пыталась проникнуть в ярко освещенную светлицу и, затушив гневным дыханием все лучины, отвоевать у света право безраздельно властвовать в возведенном самонадеянными людьми убежище, затопив его своим яростным воем и отдав обитателей на потеху ночной тьме. Ворожея зябко повела плечами, прогоняя морок.
– Если ты уверен, что колдовство не Огнеяра призывала, – немного рассеяно произнесла Ялика, обеспокоено поглядывая в окно, –