Кенгуру на фресках. Александр Павлович Никишин
что вызов сделан.
Засучить рукава и за дело!
Вперед, на ловлю протуберанца! За этой отрыжкой солнечных недр!
Корабль взял разгон.
* * *
Бешеный стук сердца болью отдавался в висках. Капитан обхватил голову руками и бессмысленно мотал ею из стороны в сторону. Ему было плохо. Скорее всего и остальные члены экипажа находились в таком же, если не худшем состоянии. Просчитались немного солярологи.
Высота протуберанца действительно оказалась приемлемой, но очень недолго. Пришлось «нырять» за ним, чтобы завершить реакцию плазмоконденсации. Счет шел на доли секунды. Если времени не хватит, то реакция не произойдет и все усилия и затраты пойдут прахом. Очень дорогим прахом. И ничего поделать нельзя. Нельзя приблизиться к светилу ближе критически допустимого рубежа. За ней круговая орбита превращается в спираль падения и из неё нет выхода – во всяком случае для живых. Человеческий организм не в силах выдержать такого ускорения, необходимого для того, чтобы вырваться из плена солнечного тяготения.
К моменту реакции корабль находился совсем ничего от критической грани, и пришлось ускоряться по максимуму, чтобы уйти от чертогов огненной стихии. Такие большие перегрузки нелегко дались людям, организмы которых подолгу находились в условиях невесомости.
Капитан понемногу приходил в себя. Система накачивала его организм транквилизаторами, обезбаливающим и антидепрессантами. Сердце замедляло ритм, отступала боль, рвущая виски, бытие переставало быть столь невыносимым.
Через несколько часов капитан захотел кофе. Черный с сахаром. Крепко заваренный, обжигающе горячий и приторно сладкий. Он пил его огромными глотками пока обожженное пока нёбо не потеряло всякую чувствительность, а язык не распух и, казалось, стал таким огромным, что вот-вот не поместится во рту.
Потом был сон.
Капитану снилось, что он ночной мотылек . Он порхал в свете луны и звезд , отражая их золотистый свет своими крылышками, сплетая из отражений причудливые узоры-призывы для партнерши, возможно взирающей на него из мрака ночи.
Но вместо ночной бабочки из темноты возник огромный нетопырь с пастью полной острых зубов. Взмахи кожистых крыльев монстра создавали вихри в воздухе, один из которых и завертел мотылька. Контроль над полетом был утрачен. Спасение было только в одном. Он плотно прижал свои хрупкие крылышки к тщедушному тельцу и стал стремительно падать. Падать, не зная как близко земля. Рискуя, избегнув зубов хищника, теперь разбиться о скрытую во тьме твердь. Падая, он думал только о том, что это была нетопырь-самка. На его призывы во тьму прилетела, хоть и не то, что хотелось бы, но особь женского пола.
Сон окончился словно ударом о землю. Видно, мотылёк так и не вышел из пике, предпочтя реинкарнировать в капитана. Удар этот был воспринят скорее как встряска. Как шлепок, который отвешивают младенцу, отправляя его в жизнь. Если на то пошло, то это пробуждение можно было бы расценивать, с учетом