Конец Хитрова рынка. Анатолий Безуглов
абажуром. За столиком сидела старуха и раскладывала пасьянс.
– Вечер добрый, бабушка! – весело сказал Мартынов. – Как желания, сбудутся?
Не поворачивая склоненной под картами головы, старуха ворчливо сказала:
– Наследили, ноги лень вытереть…
– Чего там, – вступился старик, – гости издалеча… Ты бы чесанки дала, измерзлись…
– Вот и дай.
Мартынов скинул шубу и шапку.
– Шурка не приходил?
– Запаздывает чтой-то… А вы от него?
– Нет, папаша, из уголовного розыска.
– Вот оно что!
– Не тех гостей ждали?
– А нам все едино, – не поворачивая головы в нашу сторону, ответила старуха. – Мы люди маленькие.
– Маленькие-то маленькие, а бандитскую добычу храните.
– Это как же храним? – забеспокоился старик. – Слышишь, Надежда Федоровна, что товарищи сказывают, храним будто. Мы, дорогие граждане-товарищи, ничего не храним и не таим. Храним! Чего там хранить? Привезет Шурка: «Пусть полежит у тебя, тестюшка!» Пусть полежит – не корова, корма не требует. А что и откуда, нам знать не дано, честно или нечестно добыто, нам неведомо. Положил, и лежит. А что положил, и глядеть не будем, нелюбопытно нам.
– А нам любопытно, – прервал Мартынов расходившегося старика.
Бандиты свезли на дачу многое: меховые ротонды, мерлушковые пальто, бобровые воротники. В наволочке хранились романовские золотые и серебряные деньги, серьги, кольца, золотые безделушки. Отдельно лежали сложенные в аккуратные пачки царские сторублевки и керенки.
– Хоть магазин открывай, – ухмыльнулся Мартынов, небрежно толкая ногой развязанные тюки. – Нелюбопытный все-таки ты, папаша!
Ефимыча привели через час. Руки у него были связаны. С рассеченной губы лениво скатывалась на грудь алая струйка крови, в густых курчавых волосах – снег, франтоватый романовский полушубок разорван в нескольких местах.
Я с любопытством разглядывал шофера Кошелькова. Ему было лет тридцать пять – сорок. Тяжелая, отвисшая челюсть, угловатое лицо с нечистой кожей.
– У калитки взяли.
– Один был?
– Один.
Мартынов встал.
– Когда Кошельков будет?
– Сначала руки прикажи развязать, – попросил Клинкин, – ремни режут.
– Только чтоб тихо, – предупредил Мартынов, – не буйствовать.
– Чего ж буйствовать, когда вся хибара окружена, – рассудительно ответил Клинкин, отирая о плечо кровь с подбородка. – Видать, отгулял…
– Отгулял, Ефимыч, – согласился Мартынов. – Ваше дело такое: сегодня гуляешь, а завтра – в расход. Бандитское дело, одним словом. Так когда Яков будет?
– Не придет Яков Павлович. Завсегда так: большая рыба сети рвет, а малая в ячейках застревает.
– Ты философию не разводи! – прикрикнул Виктор. – Где Кошельков?
– Много у вас начальства, – прищурился Клинкин. – И он начальство, и ты начальство. Стакан