Во весь голос. Владимир Маяковский

      Ты, который трудишься, сапоги ли чистишь,

      бухгалтер или бухгалтерова помощница,

      ты, чье лицо от дел и тощищи

      помятое и зелёное, как трёшница.

      Портной, например. Чего ты ради

      эти брюки принес к примерке?

      У тебя совершенно нету дядей,

      а если есть, то небогатый, не мрёт и не в Америке.

      Говорю тебе я, начитанный и умный:

      ни Пушкин, ни Щепкин, ни Врубель

      ни строчке, ни позе, ни краске надуманной

      не верили – а верили в рубль.

      Живёшь утюжить и ножницами раниться.

      Уже сединою бороду пе́ревил,

      а видел ты когда-нибудь, как померанец

      растёт себе и растёт на дереве?

      Потеете и трудитесь, трудитесь и потеете,

      вытелятся и вытянутся какие-то дети,

      мальчики – бухгалтеры, девочки – помощницы,

      те и те

      будут потеть, как потели эти.

      А я вчера, не насилуемый никем,

      просто,

      снял в «железку» по шестой руке

      три тысячи двести – со́ ста.

      Ничего, если, приложивши палец ко рту,

      зубоскалят, будто помог тем,

      что у меня такой-то и такой-то туз

      мягко помечен ногтем.

      Игроческие очи из ночи

      блестели, как два рубля,

      я разгружал кого-то, как настойчивый рабочий

      разгружает трюм корабля.

      Слава тому, кто первый нашёл,

      как без труда и хитрости,

      чистоплотно и хорошо

      карманы ближнему вывернуть и вытрясти!

      И когда говорят мне, что труд, и ещё, и ещё

      будто хрен натирают на заржавленной тёрке

      я ласково спрашиваю, взяв за плечо:

      «А вы прикупаете к пятёрке?»

      Ну, это совершенно невыносимо!

      Весь как есть искусан злобой.

      Злюсь не так, как могли бы вы:

      как собака лицо луны гололобой —

      взял бы

      и все обвыл.

      Нервы, должно быть…

      Выйду,

      погуляю.

      И на улице не успокоился ни на ком я.

      Какая-то прокричала про добрый вечер.

      Надо ответить:

      она – знакомая.

      Хочу.

      Чувствую —

      не могу по-человечьи.

      Что это за безобразие!

      Сплю я, что ли?

      Ощупал себя:

      такой же, как был,

      лицо такое же, к какому привык.

      Тронул губу,

      а у меня из-под губы —

      клык.

      Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.

      Бросился к дому, шаги удвоив.

      Бережно огибаю полицейский пост,

      вдруг оглушительное:

      «Городовой!

      Хвост!»

      Провел рукой и – остолбенел!

      Этого-то,

      всяких клыков почище,

      я и не заметил в бешеном скаче:

      у меня из-под пиджака

      развеерился хвостище

      и вьется сзади,

      большой, собачий.

      Что теперь?

      Один заорал, толпу растя.

      Второму