Слово и Чистота. Проекция. Александр Зайцев
самоубились о меня… Дурни, одно слово, зачем вообще полезли на незнакомого рейга? Ну увидел кто-то вас, так поговори сперва, может всё решиться и без боя! Но нет, надо выхватывать мечи и попытаться убить свидетеля. Дегенераты малолетние.
Вот будь на моем месте кто-то другой, такой же вселенец из моего мира, но без моего опыта? Они бы его убили без тени сомнения. Да и я, попади сюда, не встретив в своей жизни Вику, также валялся бы сейчас мёртвым в этом ангаре рядом с докерами и Матео.
Вика… Любое воспоминание о ней, как грубым наждаком по сердцу. Помню, как только понял, что вновь живой, сперва радовался, а потом подумал, что больше никогда её не увижу, и такая тоска накатила, что хоть в петлю лезь. Уже месяц прошёл с того момента, должен, вроде, свыкнуться с мыслью, что не увижу жену больше никогда, но почему-то не получается это – свыкнуться… Вот уже давно между нами не было любви и страсти, а всё равно так тяжело. Даже по детям настолько не скучаю, возможно, потому, что давно, ещё «там», смирился с мыслью – они покинули отчий дом. Вика же, если не кривить душой, – единственный настоящий друг в моей жизни, та, кто всегда рядом, даже если я был за тысячи километров от дома, чувствовал – она близко. Сейчас же…
От тяжёлых мыслей меня отвлекло только то, что я почти прибыл на место. Проход сквозь толщу земли – ещё меньшее удовольствие, чем погружаться в бетонный блок, все посторонние мысли тут же вылетели из головы. Выдержав это испытание, я оказался в подвале своего дома, а точнее, в подвале двенадцатиэтажного здания, в котором находится квартира, оставленная Изао матерью.
Мелани Вальян, мать Изао: красивая, ухоженная женщина тридцати восьми лет, считающая себя гениальным художником, непризнанным, разумеется. Видел я её картины, вся квартира, переделанная под художественную студию, ими увешана, так что могу смело утверждать – признание ей и не светило, такая безвкусная мазня, что хоть вешайся. Но, тем не менее, она обладала уникальным чувством вкуса и считалась авторитетным экспертом в мире искусства. Почему это чувство вкуса напрочь у неё отказывало, когда дело касалось её личных творений – загадка. За пару дней до вселения моего духа в тело её сына, она получила приглашение на работу в Лувр и приняла его, через неделю собрав вещи и уехав во Францию. Изао она с собой не взяла, у парня уже были сданы все документы в Государственный Университет Новильтера, а также оплачен первый год обучения. По её мнению, глупо было тащить сына с собой, лишая того столь прекрасного шанса на образование, так как ГУН входил в десятку лучших высших учебных учреждений мира. К тому же, как только начнётся учебный год, Изао всё равно переезжает в кампус универа, таково общее требование вуза для всех студентов. Я Мелани видел всего пять дней, что, наверно, и к лучшему. Она была так занята сбором вещей и грядущими переменами в своей жизни, что не заметила произошедшие с её сыном изменения. Впрочем, судя по воспоминаниям Изао, его отношения с матерью были не самыми тёплыми. Паренёк не понимал её холодности и часто