Дневники. Джордж Оруэлл
притом вести себя так, словно вам делают одолжение. Когда мистер Хорнби в Уигане ходил на шахту за компенсацией, по какой-то непонятной причине делать это надо было дважды в неделю и час ждать на холоде, чтобы дали деньги. Плюс две поездки на трамвае до шахты и обратно – они обходились ему в 1 шиллинг, так что недельная выплата в 29 ш. сокращалась до 28. Он, конечно, принимал это как данность. Людей к этому всему долго приучали, и если буржуа идет по жизни, полагая, что получит все что хочет – в определенных пределах, – то рабочий человек ощущает себя рабом более или менее таинственной власти. На меня произвел впечатление такой случай: когда я пошел в шеффилдский муниципалитет, чтобы получить некоторые статистические данные{48}, Браун и Серл, люди более твердые, чем я, заробели, не вошли со мной в кабинет, полагая, что секретарь городского совета откажет в информации. Они сказали: «Вам он, может быть, и даст ее, а нам – нет». Секретарь оказался чванливым, и я получил не всю информацию, какую просил. Но суть в том, что я рассчитывал получить ответ на мои вопросы, а они оба предполагали отказ.
Вот почему в странах, где существует классовая иерархия, в напряженные моменты на авансцену выходят представители высших классов, хотя они и не одареннее других. То, что это происходит именно так, считается само собой разумеющимся всегда и везде. NB. Заглянуть в то место «Истории Парижской коммуны» Лиссагарэ, где описываются расстрелы после подавления Коммуны. Расстреливали вожаков без суда, а кто вожаки, не знали, брали, исходя из того, что вожаками должны были быть люди более высоких сословий. Одного человека расстреляли потому, что у него были часы, другого – за «умное лицо». NB. Заглянуть в этот отрывок.
Вчера с Х. и М. в доме священника в Хоэрте, где жили сестры Бронте, ныне музей. Запомнились больше всего сапожки Шарлотты Бронте с полотняным верхом, очень маленькие, с квадратными носами и шнуровкой сбоку.
Вчера с Х. и М. в их коттедже в Миддлсмуре над краем вересковой пустоши. Может быть, это время года такое, но даже здесь, наверху, за много миль от индустриальных городов, местность выглядит задымленной, как и всё в этих краях. Трава тусклая, ручьи илистые, дома почернелые, словно от дыма. Везде лежал снег, но таял – слякоть. Овцы очень грязные, ягнят не видно. Верба, новые побеги первоцвета, никакого движения в окрестности.
Последние два вечера в «дискуссионных группах»: раз в неделю люди собираются, слушают радиопередачу, а затем ее обсуждают. В понедельник это были в основном безработные, и, думаю, «дискуссионные группы» были организованы или, по крайней мере, идея их предложена людьми из социального обеспечения, которые ведают центрами занятости. В понедельник вечер был чинный и довольно скучный. Тринадцать человек, включая нас (еще одна женщина, кроме М[арджори]), собрались в комнате, прилегающей к публичной библиотеке. Беседовали о пьесе Голсуорси «Без перчаток»{49}, после чего большинство из нас отправились в паб поесть хлеба с сыром и выпить пива. Доминировали в собрании двое:
См.