Лига выдающихся декадентов. Владимир Калашников
ов вавилонские стены, в углах – зиккураты мюнц-кабинетов, хранящие внутри себя клады денариев и тетрадрахм. В центре крепости высится цитадель – несокрушимый письменный стол: на зелёном сукне перемешаны книги, рукописи, записные книжки, картонные карточки, одним словом, – листва, опавшая с мыслящего дерева под названием человек. Единственный комендант здесь, он может выдерживать осаду многие недели, как в тот раз, когда тираж книги арестовали и собратья-журналисты – хотя по какой такой бумажной матери собратья? – бесновались во враждебных редакциях, тщась спровоцировать – на звук, на слово, на дело. Каждое утро из бюро газетных вырезок приходит подборка ругани за день вчерашний. Травля? Всё равно… Успокоительный способ времяпрепровождения – взвешивание коллекционных монет крохотным аптекарским инструментом, занесение значений в каталожную книжицу. Бронзовый римский дуплет Септимия Севера – с него, подаренного, началась коллекция. Ах! Монета укатилась!.. Шмыгнула между средним и безымянным, проворно нырнула под тумбочку стола, но не слышно, чтоб закружилась на месте, звеня, – значит, не выбрала между орлом и решкой, замерла на «гуртике» – ободке, зацепившись верхним краем за пыльный низ ящика. Как убедиться, имела ли место быть необыкновенная случайность или годы сделали хозяина кабинета маловосприимчивым к звону монет? Он становится на колени, чтобы подставить к щели зеркальце. И вправду – римская деньга стоит на ребре. Скрипнула дверь.
– Вася, тут – к тебе! Какая-то девушка. На курсистку не похожа, но и не из простых – интеллигентка.
– Пусть проходит, – откликнулся Василий Васильевич и поспешно взобрался в кресло.
Девушка – чернявенькая, хроменькая, боязливо, даже не прошла, – проникла в кабинет, будто перебежчик из раскинувшегося за крепостными стенами враждебного мира, и замерла, смутившись благообразного старичка, сложившего руки за письменным столом.
– Варенька, душа моя, оставь нас, будь так добра.
Хозяйка исчезла, затворив дверь – не плотно: целомудренный просвет вёл в гостиную.
– Как звать-величать вас? – шутливым голосом задребезжал Василий Васильевич.
– Мариэтта.
– А по батюшке? – умиляется хозяин кабинета.
– Сергеевна.
– Ну, сказывайте, Мариэтта Сергеевна: что за беда? – приподнято продолжил Василий Васильевич.
– Я пришла просить ваших совета и помощи, – выговорила девушка и заложила в складку платочка великоватый для её лица нос: только чёрные полукружья бровей торчали над застиранным ситцем.
– Накрутили себя, навертели! – запричитал Василий Васильевич, семеня вокруг гостьи. – Сюда, поди, покойно шли, перебирали слова заготовленные? Всё вылетело, да? Не убивайтесь вы так!.. Варенька! Будь добра – травяного чаю, китайского!.. Выкладывайте, душенька, что там у вас? Или – кто? – хитро прищурившись, наставил он на девушку лукавый зрачок дьячка, изыскивающего у прижимистого лавочника средства на подновление росписи хилой деревенской церквушки.
– Боря Бугаев, – всхлипнула посетительница.
– Гм-гм. Весьма даровитый молодой человек. Жаль, совсем перестал в нашем кружке бывать. Почитываю его фельетоны в «Весах». А вы-то, конечно, «Симфонии» обожаете?
– Да-да, и стихи Боринькины наизусть знаю.
– Стихи, гм-гм.
Набрав воздуха, Василий Васильевич как бы между прочим поинтересовался:
– А как у Бори нынче обстоят дела с полом?
– Полагаю, обыкновенно, – с небольшой заминкой ответила девушка. – Он по нему ходит. Иногда кувыркается, когда гимнастические этюды представляет.
– Какой вы ещё скромный ребёнок! – сказал ласково Василий Васильевич, кончиком носа однако разочарованно дёрнул. Более не отвлекаясь, вопросил:
– Ну, с чем пожаловали?
– Борю хотят уничтожить!.. – выдохнула девушка.
– Вот так поворот! Кто же – злодей?
– Женщина.
Василий Васильевич важно отвечал:
– Вниманье вашей половины человечества к поэту ожидаемо.
– Минцлова, – пискнула девушка.
– Известная персона. Откуда у вас подозрения по её поводу?
– Обступила Бориньку, в одиночку хороводы вокруг него водит. Чрез неё не пробиться.
– С её габитусом дело немудрёное, – проронил со смешинкой Василий Васильевич.
– Каждую тихую минуту своим визгом конопатит, – с отвращением вспоминала Мариэтта. – До Бориньки теперь не достучаться – забьёт речами.
– И что же он?..
– Беседует с… этой.
Василий Васильевич прищурился:
– А раньше?
– К нам ходил – на ёлку. Письма писал…
– И только-то?
– Ну да.
В немоте и параличе лицевых мышц хозяин вернулся к рабочему столу. Хмыкнул. Сел боком на краешек зеленосуконного поля, одной ногой упираясь в пол, другой – покачивая. Снял пенсне.
– А