Лига выдающихся декадентов. Владимир Калашников
а сейчас объяснил Вольскому: – В седую древность монеты по-простому: вручную расплющивали металлический кругляш между двух штемпелей и на этом заканчивали. Гурт оставался необработанным – отсюда и происходит закруглённость краёв.
– Что же, секта из фараоновского Египта себя ведёт? – уточнил Вольский. – В существование пятитысячелетних заговоров я ни за что не поверю.
– Нет, конечно же. Нам важно знать: оне понимают в истории и считают необходимым носить именно такую примету. Николай Владиславович, вы, наверное, знаете греческое слово «муза»?
– Кто ж не знает!
– Как и старинную приставку «анти». А сведите-ка их воедино.
– «Антимуза»? – произнёс Вольский с опаской, будто пробуя новоизобретённое слово на вкус.
– Именно. Об «антимузах» никто и никогда не задумывался. Это музы у всех на слуху. Лезбия вдохновляла Катулла. Элоиза благодетельствовала своей красотой Абеляра. Беатриче потрясла Данта. Лаура де Нов осияла своей красотой Петрарку. Ульрика фон Леветцов запустила беса в ребро престарелому Гёте. Каэтана Альба обласкала Гойю. Вирджиния Клемм скрасила зрелые годы Поэ. А вот имена антимуз установить трудно: они заклеймены. Антимузы втираются в доверие, поначалу выглядя как музы. Когда же являют свою истинную сущность, уязвлённые литераторы желают их забыть, стараются вытеснить из памяти и вымарывают их имена отовсюду.
– Три имени известно: Палетика, Суслова, Минцлова. Впрочем, есть слабое место в вашей теории: Минцлова не годится на роль роковой женщины. Она слишком… тяжела на подъём.
Василий Васильевич с укоризной посмотрел на Вольского. Тот продолжал, не замечая:
– Знаком я с этой десятипудовой антимузой. Вокруг неё вьются оккультисты, спириты и прочий мистически настроенный сброд. Она многих писателей задурила. Боготворят её, в рот заглядывают – что изречёт? Я как реалист не приемлю бредней Минцловой. Сам наблюдал все её подлые ужимки, поэтому допускаю правоту ваших теорий. К слову, я в одной гостиной краем уха слыхал, вашу книгу давеча заарестовали? Дело рук секты?
– Ах, нет, – отмахнулся Василий Васильевич. – Не их стиль. Тут – банальное. В моей книге – порнография.
У Вольского брови поползли вверх.
– Таков вердикт цензора, – оправдался Розанов. – Я тут ни при чём. Так вот, из всего видно, что эти роковые дамы стремятся, скажем так, предотвратить создание произведения, оборвать работу над ним, а ещё лучше – отбить охоту писать и печататься. – Розанов встряхнул головой, должно быть, вспомнив горькую участь своей первой брошюрки. – Антимузы уничтожают произведение, чтобы и рукописи не осталось. У меня и рукопись цела, и авторский экземплярчик убережён от сожжения тиража. Могу ссудить на время, почитаете в уединении.
Вольский, как будто не расслышав предложения Розанова, размышлял вслух:
– Любопытно узнать, почему к Володьке Ульянову антимузку не приставили? Совсем негодные вещи строчит?
– Очевидно, вся его «философия» есть большое художество, – съязвил Василий Васильевич.
– Что ж, повторю: