Мое первое знакомство с П. Вейнбергом. Влас Дорошевич
коро уже, вероятно, 25 лет.
Я был тогда издателем журнала, имевшего большой успех, очень распространенного, влиятельного.
Я был его редактором и почти единственным сотрудником.
Это трудно, – не правда ли?
Но трудность положения увеличивалась еще тем, что я издавал… запрещенный журнал!
Это был журнал, выходивший в 4-м классе одной из московских гимназий. Он назывался, кажется, «Муха». А может быть и «Вселенная».
Это не были счастливые нынешние времена, когда гимназические журналы издаются под редакцией классных наставников.
До 15 лет я писал, не зная никакой цензуры!
Мы писали не для того, чтобы выказать себя с самой лучшей стороны пред начальством.
Начальство не видело наших журналов. И не дай Бог, чтоб оно видело! Как мышонок, этот журнал бегал под партами.
В нем писалось то, что может интересовать 15-летнего мальчика.
Как лучше переделать мир и о том, что «немец» несправедливо ставит двойки.
Критиковались Прудон[3] и вчерашнее extemporale[4]. Одна статья – в прозе – кончалась так:
«Прудон, видимо, не читал „Истории ассоциаций во Франции“ Михайлова[5]. Он мог бы почерпнуть оттуда много полезных сведений».
Другая статья – в стихах – и о «педагогическом совете» – кончалась словами:
«Так что слышны далеко
Крики синего собранья!»
В этом журнале и была напечатана приветственная статья «г. Вейнбергу», в которой я поощрял его:
– Продолжать начатый путь: на нем г. Вейнберг может принести много пользы обществу.
Как хорошо, что П.И. Вейнберг послушался.
Я ходил в гимназию и учился в Малом театре.
Как давно, как давно это было!
Это было еще тогда, когда А.П. Ленский был не великолепным армянином в плохом «Фонтане» и не превосходным адвокатом в «Ирининской общине»[6].
Он был тогда увлекателен в «сцене у фонтана», но не величкинской, а пушкинской[7].
Он носил траурный плащ Гамлета[8]. Он был задирой – Петруччио и весельчаком – Бенедиктом[9].
Тогда-то я и познакомился с П.И. Вейнбергом на галерке.
Галерка Малого театра!
Как часто теперь, встречаясь в партере с каким-нибудь обрюзгшим, почтенным господином, который, сюсюкая и шепелявя, говорит мне:
– Посмотрите вон та, в ложе, налево. В ней есть что-то обещающее. Вы не находите?
Я смотрю на галерку и думаю:
– Как высоко я летал тогда.
И я кажусь себе коршуненком, которому подрезали крылья и выучили ходить по земле.
Все мы соколы, пока цыплята, а потом вырастаем в домашних кур. Тогда мы на 35 копеек парили высоко над землей, и нам казалось, что это нам кричит Акоста[10] призывной клич:
«Спадите груды камней[11] с моей груди!
На волю мой язык»!
И это «все-таки ж она вертится»[12], как Акосте, «нам» покою не давало ни день ни ночь.
Детям снился Галилей[13].
Под пыткою ты должен был признаться[14],
Что земля недвижима,
Но чуть минутный роздых был дан тебе,
Ты на ноги вскочил, и пронеслись
Над сонмом кардиналов, как громовой раскат,
Твои слова: «А все-таки ж она вертится!»
И этот Акоста, отрекающийся от отреченья, в разодранной одежде, с пылающими прекрасными глазами, – то солнце моей молодости!
Из нас никто не спал в ту ночь, когда мы впервые увидели «Уриэля Акосту».
Вот это трагедия!
Акоста! Это показалось нам выше Гамлета, выше Шекспира.
– Это выше Шекспира!
– Конечно же, выше!
– Бесконечно! Неизмеримо!
– Вот борьба! Борьба за идею!
Так говорили мы весь Кузнецкий мост, всю Лубянку, всю Сретенку, Сухаревскую площадь. Так думали, расходясь по Мещанским, на Спасскую, на Домниковскую.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney,
Импровизация
…