Область темная. Алексей Алейников
Растроганная старушка рыдает в полный голос.
Мужской хор выводит: «Блаженны вы есте, егда поносят вам, и изженут, и рекут всяк зол глагол на вы, лжуще мене ради». И сворачивают восхитительный свиток пения епархиалки: «Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех».
На солею выплывает, боком протиснувшись через северные врата, протодьякон Антоний. Стоя спиной к прихожанам, так что из-под камилавки видны жирные складки на затылке, он воздевает тремя перстами орарь вверх и гудит на весь храм:
– Господу помолимся!
Прочли Апостол и Евангелие.
Приходит время «Херувимской». Таинственная жизнь течёт в алтаре: священник, воздевая руки горе, молится за весь род людской. А в храме царит голос – Её голос. Ровно херувим, оставив на мгновение лицезрение Господа, спустился на землю! Прихожане, хоть и ждут это пение, но, будто впервые, зачаровано внимают ему. В полнейшей тишине (даже неугомонные дети прекращают возню) звенит хрустальной нитью божественное одноголосие и поднимается в такие горние выси, куда восхищаются только души праведников и святых.
Мужской хор поёт «Многая лета!». Семинаристы строем подходят ко кресту и под благословение архиерея. Служба завершена.
Но не идёт из головы Петра видение обрамлённого белоснежным платком лица, звучит в сердце дивный голос.
После службы епархиалки уходят парами, под строгим присмотром учительницы пения. Сердце юноши трепещет, как листок осиновый: надо бы догнать её, окликнуть, хоть парой слов перекинуться! Но строг взгляд надзирательницы и давит грудь стеснение. «В другой раз!»
Наступает Пасха. В праздничную ночь собор полон до краёв шелестящей толпой. Отцы семейств в чистых рубахах и до блеска начищенных сапогах строго поглядывают на непоседливых чад. Малыши переминаются с ноги на ногу, старшие стоят смирно, крестятся вслед за родителями.
Над прихожанами плывёт ладанный дымок. Гудит ектенью чернобородый дьякон. Епископ подаёт возгласы из алтаря. Всё идёт по заведённому веками порядку.
Хор епархиального училища – напротив. Строгие платья, белоснежные фартуки и воротнички. Изящные головки укутаны в кипенно-белые платки. Как ни старается Пётр опускать глаза в пол, смотрит на неё. Показалось или она тоже взглянула в ответ? Колотится от восторга сердце, сладкий комок поднимается к горлу. Пётр нарочно поёт самым высоким голосом, чтобы она заметила. Так и не узнав, обратила ли внимание она, получает пинок по ноге от регента. Дыша чесноком, отец Варсонофий шипит:
– Ты что не свою партию пищишь, отрок?
Служба завершилась. Девочки из хора сбиваются в стайку, о чём-то судачат. «Может сейчас?» Ноги отказываются нести непослушное тело, пересыхает в горле.
Оба хора тянутся к выходу из церкви. Пётр видит, как она уходит, исчезает, возможно навсегда, и ничего не может поделать. Отчаянно щекочет в уголках глаз и хочется плакать.
Но приходит Троица («Пентакостия!» – изрекает Харитонов, воздев