Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом. Андрей Рейман
Йорвин достал свой кинжал, который он сковал уже два года назад, и протянул гному. Тот принял оружие, как будто то был не кинжал мастера – кузнеца, а кусок бесполезного железа, но как только он вынул его из ножен, его брови медленно поползли вверх. Гном повертел клинок на ладони, поцарапал им палец, почесался и воскликнул:
– Во имя бороды Голдрафа, царя гномов, да не споткнется он об нее никогда! Это лучший клинок, который я видел в последние пятьдесят лет! Равновесие идеальное, клинок ложится в руку как родной, а лезвие способно разрубить волосинку, пущенную по ветру! Болдрин, сын Олдрима к твоим услугам! – произнес гном и с торжеством на лице вернул Йорвину кинжал. Если гном называет незнакомому человеку свое имя – быть железной дружбе. А если гном первым назвал имя своего отца, можно считать, что он чуть ли не в ноги готов падать. А гномы-то народец гордый.
– Йорвин, сын… Торвальда, – неуверенно произнес Йорвин. – Да и вот что еще, уважаемый, не подбросите меня до города?
– С радостью, мастер Йорвин, – ответил Болдрин. – Полезайте.
Всю дорогу до Митриума гном жужжал про свою родню, обитавшую в подземной глубине. Про то, как по достижению тридцати лет родители отправили его на рудники. Люди не представляют, как можно свое дитя отправлять на каторгу. Туда они отправляли лишь самых отпетых ублюдков и мерзавцев, но у гномов это был обязательный обряд посвящения в мужчины. Каждый юноша – гном, по достижению тридцати лет отправлялся на обязательные рудниковые работы, где прибывал три года. Оттуда он возвращался мускулистым и бородатым мужчиной. Потом Болдрин рассказывал о том, как он выбрался из-под горы в ближайшее людское государство торговать тем, чем богат его народ, а именно агрегатами, которые гномы называют "мушкетами". Оснащать мельницы паровыми механизмами, которые работают быстрее ветра, позволяя мельнику заготавливать больше муки. Он сооружает также "паровые жнецы", которые помогают без особых усилий собрать урожай, обеспечивая человеку спокойную зиму и широкую улыбку на лице. Разумеется, такое стоит недешево, и некоторые деревни собирают все ценности с брата, лишь бы хватило. В общем, Болдрин был в зените успеха. И неизвестно, каковой была бы его жизнь, не покинь он родину.
Йорвин слушал его вполуха. Мерная тряска повозки нагнала на него дрему, и он провалился в сон с мыслью, что неплохо было бы оснастить Холрен чудесами гномовской инженерии.
Йорвину приснилось, что он оказался в комнате как две капли воды похожую на гостиную его и Торвальда дома. Только в этой комнате не было ни окон, ни дверей. Вместо мебели в центре стоял небольшой столик и стул, а на столике – свеча и тарелка. Йорвин сел на стул, зевнул, прикрыв ладонью рот, и с удивлением обнаружил на ладони свой зуб. Он положил его на тарелку, и вытащил второй потом третий. И так, пока во рту не осталось зубов вообще, а на тарелке лежали тридцать два зуба. И вдруг зубы провалились и утонули в тарелке, и Йорвин заметил, что зубы снова на месте. И это снова повторилось, потом еще и еще. И наконец, когда Йорвин уже сбился со счета утонувшим