Шутиха. Генри Лайон Олди
арапские китайчата на побегушках. Менты, парламенты, апартаменты!.. документы! тугаменты! – Куренного понесло, но дед справился. Кремень, не дед. – Цыгарки с ментолом! Всюду они, бабы! От же ш жизнь пошла! Не жизнь, чистое золото! Моя-то старая сносилась, скрипит, так я себе новую присмотрю: складную, поворотливую! Бизнес-бабу! Буду как у Христа за пазухой!
– Ты, отаман, брось языком плескать, – шевельнула соболиной бровью хозяйка, наступая на кошевого, разговорившегося сверх всякой меры. – Ишь, бабу ему! Ты прямо говори: зачем пришел?
Кошевой приосанился. Сбил на затылок смушковую шапку с длинным, как Днепр при тихой погоде, шлыком:
– Грамоты нужны. Ох, добрые грамоты! Сечевой пачпорт козакам требуется. Чтоб ясно было: я, Мосий Шило или там куренной Кукубенко… Нынче козак без пачпорта – тьфу! Пустое место. Шаблю пропей, люльку отдай вражьим ляхам, свитку в шинке заложи, а грамоту сохрани!
– Первый офсет кладем? Полукартон?
– Шоб ребром сало резало!
– Полноцветка?
– Ага! Ой, луг, цветет луг, червонеют маки…
– Ламинация?
– Отож!
– Тираж?
– Га?
– Сколько штук делаем?
– Сорок две…
– Ты куда, сучий дед, явился? На паперть?
– Сорок две тыщи, говорю! С гаком!
– Ох, кошевой! Ох, пекельная душа! Предоплата?
– Мы заплатим! Мы уж вам за это заплатим так, как еще никогда и не видели: мы дадим вам горсть червонцев!
– Эге, горсть червонцев! Горсть червонцев мне нипочем: я цирюльнику даю горсть червонцев за то, чтобы мне только половину вечерней прически уложил. Черным налом плати, кошевой!
– И на что бы так сразу? Цур вам! Ну да куда денешься… Даю! Могу зеленым золотом, могу всякой всячиной, по козацкому бартеру: кожухи дубленые из султанского Стамбула, возы-бенцы, галушки-скороварки, черевички Саламандры – добрые черевички, царице впору…
Сверкнула очами Галина. Очки суконкой протерла и еще раз сверкнула. В изразцах пестрых, что по стенам устроены, искры-дьяволята гопака ударили. Затряслись крючкотворы, шелупонь бритая, под взглядом хозяйки:
– Кофия отаману! С сахаром! Чтоб плясал в чашке!
– От, сынку, – строго кивнул куренной мрачному ребенку, за все время не проронившему ни слова. – Никогда б не сказал тебе: будь бабой! а сейчас скажу. С шаблей по нашим дням много не накозакуешь. Никак не можно с шаблей. А с шоблой, да с крышей черкесской, да с первичным накоплением капитала, трясця ейной матери, важно развернешься. Уразумел?
– С шаблей у буцыгарню волокут, – отозвалось рассудительное дитя, прикусывая лошадиным зубом кончик оселедца. – Я у буцыгарню не хочу. Я мытарем хочу. Или в бурсу ментовскую. Батька, идем до хаты, а то мамо нам обоим хвоста накрутит…
– Зачем до хаты! Куда до хаты! Прошу ясновельможного пана до конторы! – вмешался опытный бес Зеленый, грозя братии верстунов злым кулаком. – А вы чего прохлаждаетесь, голодранцы! Кто за вас работать станет, Александр Сергеевич?!
По