ГИПЕРБОЛА ЖИТИЯ. Владимир Анатольевич Маталасов
Сколько лет, сколько зим! Обалдеть!
Тот, видимо, тоже признал в приближавшемся своего старого приятеля и выпростал вперёд руку для предстоящего мужского рукопожатия.
– Дай облобызать тебя, верный товарищ мой, друг сердешный! – и Иван Абрамыч на ходу заключил в ладони свои руку старца.
Но тут случился казус. Бабэльмандебский, по причине заплетения ног, споткнулся и, не выпуская руки Монблана Аристарховича, брякнулся оземь, потянув за собой и старца и спутницу, державшую его под руку. Завершающей сценкой встречи было мелькание в воздухе высоких, тонких каблучков чёрных, лакированных туфелек и вознесение небольшого облачка пыли над тремя – один на другом, – телами: Иван Абрамыч снизу, Павлина наверху.
– Фу, чёрт! – выругался Кочергин-Бомбзловский. – Ну, ты, брат, и скотина! Разве можно так обращаться с дамой?
А та, как ни в чём не бывало, уже стояла на обеих и делала вид, что созерцает что-то там, в небесах.
– Пардон, Павлина Викентьевна, пардон! Видит Бог, не хотел. Так уж получилось, – засуетился Иван Абрамович. – От великой радости всё это, что имею честь лицезреть вас и лишний раз убедиться в вашем полном здравии и благополучии. Обязан заметить, что цвет ваших туфелек прекрасно гармонирует с цветом ваших коленок. Вы – бриллиант на золотой россыпи жизни, и не ругайте меня почём зря. Давайте-ка я вас отряхну, – и он прошёлся рукой по тому её месту, на котором обычно сидят.
– Ой! – ойкнула та от неожиданности. – Вы всё такой же, как я посмотрю, шалунишка и баловник, Иван Абрамович, – мастерски уклоняясь от руки Бабэльмандебского, заметила Павлина и погрозила ему пальчиком.
Тот, поймав её ручку, прошёлся быстрыми, мелкими поцелуями от браслета до плеча. Павлина зарделась и, как говорится, вся растаяла, образовав под собой лужу.
– Ну, полноте вам, старый проказник! – кокетливо прозвучало соловьиной песней. – Познакомьте же нас, наконец-то, с вашим приятелем.
Манюня Чубчик смиренно стоял в сторонке на расстоянии десяти локтей и носком ботинка смущённо ковырял асфальт.
– Оне стесняются, – пояснил Иван Абрамыч, и добавил: «Манюня! Подойди же сюда. С тобой познакомиться желают».
Тот скромно, но с достоинством, подошёл, представился.
– Наш отечественный Винсент ван Гог, Пабло Пикассо, Леонардо да Винчи, – последовало краткое пояснение. – Шедевров, равноценных «Ночному кафе», «Гернике», «Джоконде» или «Тайной вечере» создать ещё не успел, но уже где-то, я вам скажу, на подходе к истине. Так что прошу любить и жаловать, несмотря на наш непрезентабельный вид. Простота манер, скромность, отрешённость – наиболее характерные черты, свойственные молодым титанам изобразительного искусства и философическим, жизнеутверждающим натурам. А удел гения – прижизненная нищета и непризнание…
В воздухе повисла временная пауза, воспользовавшись которой Бабэльмандебский успел шепнуть на ухо Кочергину-Бомбзловскому:
– Послушай,