Смерть планеты. Вера Крыжановская-Рочестер
молитвами тысяч людей.
Дахир и Супрамати ограничились тем, что сочувственно пожали ему руку, а вечером, когда все трое собрались в комнате Клеофаса на беседу, Супрамати спросил, не тяжело ли ему будет рассказать о своем прошлом.
– Напротив, – ответил тот с улыбкой, – напротив, мне приятно вновь пережить с друзьями отдаленное прошлое, уже утратившее острую боль.
Подумав с минуту, он начал:
– Время моего рождения было эпохой упадка нашей древней религии; новая вера Великого Пророка из Назарета покоряла мир. Но вечная истина света и любви, заповеданная Богочеловеком, была уже искажена и окрасилась диким, кровожадным изуверством, которое, конечно, строго осудил бы Сын Божий, проникнутый кротостью и милосердием.
Но в то смутное время борьбы я этого не понимал: я был таким же страстным поклонником Сераписа, как прочие – Христа, и ненавидел христиан столь же страстно, как и они нас.
Да, друзья мои, история Озириса, убитого Тифоном, разбросавшим затем по лицу земли окровавленные останки бога света, – стара, как мир, и пребудет живой до конца дней. Разве люди не оспаривают друг у друга Неисповедимого Творца вселенной и единую исходящую от Него истину, наивно воображая, что могут замкнуть Его исключительно в свое исповедание и в ущерб всем остальным? Их братоубийственная ненависть и религиозные войны, разве это – не разбрасывание кровавых останков Божества? Но перехожу к рассказу о себе.
В качестве сына Первосвященника я рос при храме и с ранней юности служил Богу. Тяжелое это было время. Мы, "языческие жрецы", как называли нас, были уже презираемы, ненавидимы и гонимы; меня приводила в отчаянное бешенство мысль, что истребление, которому подвергались наши святилища, коснется когда-нибудь и храма Сераписа. И этот страшный день настал…
Клеофас с минуту молчал, а потом указал рукой на стоявшую у постели колонку и на ней статуэтку слоновой кости.
– Вот, друзья мои, статуя Бога в миниатюре; она даст вам приблизительное понятие об идеальной красоте и действительно божественном выражении, которое гениальный художник сумел придать этому лицу. Вы поймете, конечно, что должен был почувствовать я, видя, как кощунственная рука фанатика подняла топор, чтобы расколоть это несравненное произведение искусства, точно какой-нибудь чурбан.
Многие из наших жрецов были в тот день убиты, а меня – чудом спас случай, или судьба. Тяжело раненного, друзья перенесли меня к другу моего отца – ученому, жившему уединенно на окраине города.
Там я пришел в себя и выздоровел, а с жизнью явилось ужасное сознание случившегося: храм Сераписа, срытый до основания, более не существовал. Не берусь описать вам охватившее мою душу отчаяние.
Сначала я только строил планы мщения; а потом, поняв неосуществимость их, впал в мрачный маразм и решил покончить с собою. Однажды вечером я пошел к своему покровителю и умолял дать мне яд.
– Служить моему Богу я не могу, а видеть, как поносят и унижают все, что я обожал, – выше моих сил; я хочу умереть.
Старец