33. Виктор Улин
и невольно отведет пистолет. Ты согласен?
– Согласен.
– Надо включить полицейскую сирену слева от супермаркета. Слева, то есть от него справа.
– Ja, richtig.
– Ты сможешь объяснить это начальству?
– Да. Жди, Михаэль.
Не добавляя больше ничего Штеффен куда-то пошел.
Я слышал в блютузе голоса, близкие и далекие, перебивающие друг друга. Местный язык чем-то напоминал русский, но все-таки я его не понимал, отдельные немецкие слова ничего мне не говорили.
Впрочем, переговоры с руководителями операции лежали на Штеффене, он был тут главный, моим делом оставалось лежать на горячем подоконнике и ждать.
Ждать разрешения или приказа уходить, если бы внизу придумали что-то другое.
Я снова посмотрел в прицел на девушку. И подумал, что в самом деле, если все закончится хорошо, стоит посидеть с ней в баре.
Хотя, конечно, она могла и отказаться.
– Михаэль, это я, – опять заговорил напарник. – Они разрешили. Полицейский автомобиль готовый.
– Очень хорошо. Сирену включать по моей команде. Nur mit meiner Signal. Abgemacht?
– Да, Михаэль. Все готово, мы ждать твой сигнал.
Я сделал несколько глубоких вдохов.
Меня не волновало предстоящее убийство; я настрелял уже целый взвод.
Но я не ощущал себя убийцей, Моисеевы заповеди оказывались неприменимыми в реальной жизни.
Убийцей был простой солдат на войне, как бы она ни именовалась: империалистической, отечественной или «освобождением братских народов», которые не просили себя освобождать. Солдаты противоборствующих армий не являлись врагами друг друга, их погнали на фронт политики и генералы, которым любая война приносит пользу, они убивали по принуждению.
А террористы перестают быть людьми, их нужно отстреливать без жалости и без пощады.
Только в очень плохих фильмах мудрые переговорщики, выдав последовательность штампованных фраз уровня интернетских постов, убеждают злодея бросить пистолет, поднять руки и разразиться слезами. На самом деле все обстоит иначе.
Террориста, который захватил заложников, нужно уничтожать, как бешеного зверя. Впрочем, сравнение человека со зверем оскорбляет зверя.
Я никогда не витал в небесах и не был идеалистом; я не сомневался, что терроризм не удастся искоренить никогда, как нельзя искоренить воров, насильников, вандалов. Но тем не менее каждый убитый террорист означал отрубленную голову змея, каждый мой точный выстрел спасал кого-то, оказавшегося не в нужном месте в ненужный момент.
Смерть, которую я нес нелюдям, была смертью ради жизни людей.
Убив тридцать человек, посягнувших на чужую жизнь, я знал, что убил бы еще столько же – убил еще триста, если бы мне позволяли работать дальше.
Но мне никто не собирался ничего позволять, да и эта работа была почти подпольной. Хотя никто здесь не мог делать ее лучше, чем я.
Я поудобнее перехватил винтовку.
Патрон был давно дослан.
Двумя пальцами я оттянул курок. Механизм послушно