Сны Лилит. Алексей Марьясов
на меня исподлобья. Такая у неё привычка. Одна из тех, что со временем перестаёшь замечать.
Я ещё раз целую её. Мне нравятся поцелуи, а она, наоборот, всегда убирает губы. Ещё она не любит делать минет, но это, собственно, тоже не самое главное. Иногда мне кажется, что главного у нас вообще нет.
– Давай ужинать? – у Люси хриплый надломленный голос. В детстве она перенесла операцию на голосовых связках и с тех пор приобрела этот небольшой дефект. Всё, что она говорит, теперь звучит с надрывом, но на самом деле это ничего не значит. Есть такие животные, которые кажутся грустными из-за особенностей морды или глаз. Но их природа лишена эмоций и смысла. И в надтреснутом голосе моей жены тоже звучит она – бесстрастная природа, и больше ничего.
– Да, – говорю я, – сейчас будем.
Привычные действия повторяются каждый вечер. Я снимаю костюм, иду в ванную, одеваюсь в домашнее, обхожу пустые комнаты, следую на кухню. Всё как всегда. За исключением одного. В комнате, где обычно ночует мой сын, бывая в гостях, теперь чего-то не хватает. Я мысленно касаюсь каждой вещи, каждого предмета, и тут понимаю, чего именно больше нет. И кровь приливает к моему лицу от вспыхивающего гнева.
Три года назад, до того, как я женился снова, сын часто бывал у меня. А потом это стало происходить всё реже и реже. Теперь я беру его к нам даже не каждые выходные, и он почти никогда не остаётся ночевать.
Но его вещи по-прежнему хранятся в комнате, когда-то бывшей его детской. Вот шкафчик на стене, к средней дверце которого вместо ручки прикреплён хвост игрушечного енота. Вот небольшой диван у стены, накрытый пледом с гоночными автомобилями. Вот деревянный столик с двумя стульчиками, которые, в общем-то, уже давно ему малы. Настольный хоккей, в который он раньше часто играл со мной. Неровная стопка детских книжек, включая те, что я читал ему перед сном ещё в колыбели. А ещё в дальнем углу стояла одна вещь. И теперь её нет на месте.
– Ты идёшь? – кричит Люся из кухни. Я перевожу дыхание, стараясь успокоиться. Что мне сказать ей теперь по этому поводу? Задать прямой вопрос? Прийти в бешенство? Швырнуть в стену тарелку?
Вот здесь в углу это было ещё утром. Даже светлый круг примятого ворса остался на ковре. Я безотчётно запоминаю этот круг, как примету повседневности, из которой внезапно изъяли какую-то деталь. Наверное, всё запоминать – это тоже моя природа, бесстрастная ко всему, кроме своих неведомых целей.
– Да, – снова говорю я, – сейчас.
Я ещё раз окидываю взглядом бывшую детскую, и сердце сжимается от боли, будто я опять переживаю давнюю потерю.
В темнеющем проёме окна заметно какое-то движение. Наверное, саранча добралась уже и в эту часть города. Что ей нужно в мире стекла, бетона и водоустойчивой штукатурки? Как она умудряется размножаться так быстро, несмотря ни на что?
– Ну, остынет же! – кричит жена.
Она, конечно, заботится обо мне. Её любовь выражается в простых и понятных вещах. И она сама, в сущности, и есть простой и понятный человек. Как и многие женщины, меряет и запоминает свою жизнь от свадьбы