Темные небеса. Андрей Столяров
гниющих трупов, все еще лежавших без погребения!.. Вот что значит цивилизационное превосходство – это когда истребляют и покоряют тех, кто слабей!.. Почему ты думаешь, что арконцы поступят с нами иначе?.. Может быть, убивать они и не будут, но они нас сомнут, как танки траву. От нас не останется ничего!.. Мы станем как мусульмане под владычеством христиан!.. Нам нельзя будет поднять голову!.. Нам нельзя будет говорить то, что думаешь, вслух!.. Нам нельзя будет совершать заповедованный Аллахом намаз»!
Да, примерно месяц назад. Поздний вечер, площадка перед баром «Аркон», бараки складов, колючая проволока периметра, галогенные хищные лапы прожекторов, тщательно ощупывающих пустыню.
Меня нетерпеливо постукивают по плечу:
– Заснул?
Это Пламен Дончев, попросту Пламик, в дурацкой своей гавайской рубашке и адидасовских шортах чуть выше колен. Тощий, жилистый, нервный, всклокоченный по обыкновению, как воронье гнездо.
– Слышал? – быстрым шепотом говорит он. – Сразу после самума здесь высадится американский десант. Морские пехотинцы – это тебе не хрен. Сменят у нас на периметре саудовские войска.
– Ну да, – отвечаю я. – Вот подойдет армия Венка и отбросит большевиков.
Пламик делает большие глаза.
– Не понял, – удивляется он.
Я коротко рассказываю ему, как в конце апреля тысяча девятьсот сорок пятого года Гитлер метался по бункеру в подвале рейхсканцелярии и кричал: «Где Венк?.. Куда пропал Венк?.. Когда наконец подойдет армия Венка?..» Генерал Вальтер Венк должен был ударить по советским армиям с тыла, спасти Берлин.
– И что?
– А то, что Венк к тому времени уже был разбит. «Последняя надежда фюрера» развеялась как мираж.
Пламик хмыкает:
– Да… не знал… А у нас тут, ты прав, действительно… похоже на бункер. Вот, кстати, и фюрер тебя зовет.
Я уже и сам вижу, что от столика у стены, от панно, изображающего встречу землян с арконцами, меня величаво поманивает пальцами Лорд.
– Приветствую вас, Илия, – говорит он. – Минуточка для меня найдется? – И тут же, не дожидаясь ответа, поворачивает лицо несколько вбок. – Бэрримор, друг мой, я вдруг сообразил, что оставил вчера в конференц-зале папку номер четыре. Не могли бы вы ее принести? Номер четыре… Мне эти документы потребуются.
Питер Бэрмор, до этого равнодушно пережевывавший салат, поднимается и, ни слова не говоря, выходит из зала. Ни для кого не тайна, что он вовсе не секретарь, как сказано в списочном официальном листе, а исполняет при Лорде совсем иные функции. И подлинная фамилия его вовсе не Бэрмор, и звание у него – майор, как мне однажды намекнул Лавенков. А Бэрримор он у нас потому, что Лорд – это действительно лорд, и обращаться к нему следует «сэр Генри». Сам он вовсе не настаивает на этом, но не выговаривать же каждый раз «мистер Стемплтон-Нортумберленд Седьмой», язык поломаешь, хотя по-английски это, конечно, короче.
– Садитесь, садитесь, – он помогает мне поставить поднос. – Что