Проза Лидии Гинзбург. Эмили Ван Баскирк
для дезинфекции, но не бытовой, а в каком-то производстве[41].
Примечательно, что Гинзбург не помнит своего отца Якова Гинзбурга, который в сорок пять лет умер от сердечного приступа; произошло это в декабре 1909 года, когда ей было семь лет. Деловые и семейные обязательства Якова, как она отмечает, были унаследованы ее дядей Марком, которого она в других местах называет отчимом[42]. Соколова акцентирует беззаботность Раи, противопоставляя эту черту твердому, решительному характеру своей тети Лидии, поборницы разума; Соколова повторяет остроумное замечание их друзей: «Курица снесла орлиное яйцо»[43].
До революции семья Гинзбург владела двумя домами в Одессе (часть помещений в этих домах сдавалась в аренду), имела в услужении горничных и немок-гувернанток[44]. По дневникам юной Лидии Гинзбург видно, что у нее был широкий круг чтения на русском, немецком и французском языках (позднее она стала читать по-английски; ее полиглотство не распространялось ни на идиш, ни на украинский язык[45]). Вместе с братом она участвовала в деятельности театра «Крот» – театра отчасти «домашнего»[46]. На лето Гинзбурги снимали дачу, причем этот обычай сохранялся до середины или конца 1920‐х годов, когда к ним надолго приезжали погостить многие ученые, жившие в Ленинграде (Борис Эйхенбаум, Виктор Жирмунский, Григорий Гуковский, Борис Томашевский, Борис Бухштаб и другие; некоторые из них сами были уроженцами Одессы). Лидия любила спорт: ходила под парусом, играла в теннис, особенно выделялась умением хорошо плавать. В детстве она состояла в клубе скаутов и, как сообщает Наталья Соколова, однажды (не ранее 1913-го, но не позднее 1915 года) пострадала от несчастного случая, который вполне мог стать фатальным: скауты развели костер над неразорвавшимся снарядом, который не был заметен под слоем земли, и в тот самый момент, когда к костру наклонилась Гинзбург, произошел взрыв. Пролежав месяц в больнице, она выздоровела (по словам Соколовой, она была в беспамятстве и на пороге смерти), но травмы глаз – по разным сведениям, одного глаза или обоих – оказались неизлечимыми, и во взрослом возрасте глаза у нее часто слезились[47].
Гинзбург родилась в сильно секуляризированной еврейской семье, некоторые члены которой (но не Лидия Яковлевна) перешли в протестантскую веру, что облегчило (или вообще сделало возможным) их поступление в университет[48]. В детстве Гинзбург никогда не переступала порог синагоги, но по воскресеньям иногда бывала в церкви с гувернанткой-немкой, научившей ее читать перед сном «Отче наш»[49]. Когда ей еще не было 17 лет (в марте 1919 года), Гинзбург сделалась атеисткой и оставалась таковой до конца жизни[50]. Она никогда не определяла себя через свою еврейскую идентичность, но и никогда не скрывала еврейского происхождения, рассудив, что «есть на свете нечто еще худшее, чем еврейские националисты, – это еврейские антисемиты»
См. автобиографию Гинзбург, написанную для предоставления в официальные органы (воспроизведена в:
В качестве признака их зажиточности Соколова упоминает тот факт, что мороженое в их доме подавалось на стол в серебряной миске. Однако они были не настолько богаты, чтобы в оперном театре занимать места в ложе (в отличие от Блюменфельдов, бабушки и деда Соколовой по материнской линии). В архивах уцелели фотографии дома, где выросла Гинзбург, – виды из внутреннего двора и с лестничной клетки. По словам Александра Кушнера, в 1980‐е годы кто-то из молодых друзей Лидии Гинзбург съездил туда и привез ей фотографии, чтобы она опознала и прокомментировала эти виды. О гувернантках-немках см.:
См. попытки Гинзбург прочесть рецензию на украинском языке, отраженные в ее письме Борису Бухштабу: Письма Л. Я. Гинзбург Б. Я. Бухштабу / Коммент. и предисл. Дениса Устинова // Новое литературное обозрение. 2001. № 3 (49). С. 355.
См.:
Странная, но красноречивая примета того, как сексуальная ориентация Гинзбург могла восприниматься даже близкими родственниками: пересказывая историю об этом несчастном случае, Соколова утверждает, что он мог быть причиной гомосексуальности ее тети (
Там же. С. 4. Виктор Типот, учившийся в Дармштадте (Германия) на химика, выбрал лютеранство («аугсбургское вероисповедание Меланхтона, если я не путаю», как называет это вероисповедание Соколова); по словам Соколовой, к тому времени он уже был атеистом и при выборе веры руководствовался прагматическими соображениями. Авенир Гольденберг принял православие, чтобы изучать математику; его сестры последовали его примеру. Там же. С. 7.