Маленькие иркутские истории. Материалы для спектакля. Сергей Ленин
может тоже умереть раньше, чем сам человек».
Что теперь делать со своим окурком, оставшимся от яркого и лучезарного факела общей супружеской любви, он не понимал.
– Что вы, Геннадий Павлович, такой грустный в последнее время? – с чувством полного и трогательного участия в судьбе сослуживца произнесла Клавдия Петровна, когда они очередной раз пересеклись в институтской курилке.
– Не знаю, что и сказать вам, уважаемая Клавдия Петровна. Но в нашей лаборатория дробильных установок в последнее время я чувствую себя полным дятлом, вибрирующим на краюшке пропасти между жизнью и смертью. Меня трясет от того, что я не могу понять – чем же я плох? Что же еще нужно женщине от мужчины? Я ласков и неконфликтен. Я здоров морально. Правда, это, наверное, было уже в прошлом. Я крепок физически. Я неплохой любовник. Я нисколечко не жаден. Ну что еще надо-то? Как можно верить женщинам? Ой, тяжело мне, тяжел-о-о-о.
– Что случилось, дорогой мой, Геннадий Павлович? Что произошло? Я вас существенным образом не узнаю. Вы чернее тучи, а клубы табачного дыма, вьющиеся вокруг вашей головы, начинают напоминать мне лезвие гильотины. Я привыкла видеть вас жизнерадостным, полным энергии, тепла и добра. Куда все это подевалось? Объясните, пожалуйста. Может вам нужна моя помощь?
– Да не хочу я вас впутывать в свои проблемы, Клавдия Петровна. Зачем вам лишние переживания и страдания?
– Нет, вы мне не чужой человек. Мы знакомы уже четыре года. А это приличный срок, чтобы неплохо узнать друг друга.
– Узнать друг друга? Четыре года? Да я со своей женой Галиной Васильевной прожил двенадцать лет. А выходит, что ее совсем не знал.
– Так вас обидела жена. Что же произошло?
– Ой, не пытайте вы меня, дорогая Клавдия Петровна. Тошно мне.
– Нет, я это так не оставлю. Я пойду в профсоюзный комитет на работе вашей жены. Пусть общественность принимает меры по сохранению семьи – первичной ячейки нашего государства.
– И что вы им скажите?
– Ну, не знаю пока…
– Боюсь, что мы оба можем стать посмешищем.
– Почему мы оба?
– Ох, Клавдия Петровна, не рвите душу.
– Вы что-то от меня скрываете. Я чувствую…
– Зачем вам знать все?
– У меня стало тревожно на сердце.
– Так меньше знаешь – спокойнее спишь.
– Нет, говорите мне все, как есть.
– Не буду я ничего говорить, чтобы еще одному человеку было больно. Чтобы еще одно сердце полосонула кровавая бритва измены. Нет, не буду.
– Слышите вы, Геннадий Павлович, говорите немедленно или я вас сейчас ударю.
– Ударьте, Клавдия Петровна. Бейте меня все и пинайте ногами. Я рогоносец. Моя жена мне изменяет. Ох, как это больно. Как больно-о-о.
Глаза испуганной женщины увлажнились. Она с мольбой глядела на Геннадия Павловича. Ноги ее стали подкашиваться