Люди сороковых годов. Алексей Писемский
искреннего восторга.
– Отличная! – повторял за ним и Павел.
– Теперь-с, станем размеривать, – начал Плавин, – для открытой сцены сажени две, да каждый подзор по сажени?.. Ровно так будет!.. – прибавил он, сосчитав шагами поперек залы.
– Так! – повторял за ним и Симонов.
– В длину сцена будет, – продолжал неторопливо Плавин, – для лесных декораций и тоже чтоб стоять сзади, сажени четыре с половиной…
– Так! – подтвердил и на это Симонов.
– Актеры будут входить по той же лестнице, что и мы вошли; уборная будет в нашей комнате.
– В вашей комнате, – согласился Симонов.
– Сидеть публика будет на этих стульях; тут их, должно быть, дюжины три; потом можно будет взять мебели из гостиной!.. Ведь можно? – обратился Плавин к Симонову.
– Можно, я думаю, – отвечал тот. В пылу совещания он забыл совершенно уж и об генеральше.
– Пройдемте чрез гостиную, – сказал Плавин.
Все пошли за ним. Это тоже оказалась огромная комната. Мебель в ней была хоть и ободранная, но во вкусе a l'empire[25]: белая с золотым и когда-то обитая шелковой малиновой материей. По стенам висели довольно безобразные портреты предков Абреевых, в полинялых золотых рамках, все страшно запыленные и даже заплеснелые. В огромных зеркалах, доходящих чуть не до потолка, отразились длинные фигуры наших гимназистов с одушевленными физиономиями и с растрепанными волосами, а также и фигура Симонова в расстегнутом вицмундиришке и валяных сапогах.
– Мебели тут человек на двадцать на пять будет, а всего с зальною человек шестьдесят сядет, – публика не малая будет! – заключил он с гордостью.
– Какое малая! – подхватил Павел.
Когда они вошли в наугольную комнату, то в разбитое окно на них дунул ветер и загасил у них свечку. Они очутились в совершенной темноте, так что Симонов взялся их назад вести за руку.
Сначала молодые люди смеялись своему положению, но, когда они проходили гостиную, Павлу показалось, что едва мерцающие фигуры на портретах шевелятся в рамках. В зале ему почудился какой-то шорох и как будто бы промелькнули какие-то белые тени. Павел очень был рад, когда все они трое спустились по каменной лестнице и вошли в их уютную, освещенную комнату. Плавин сейчас же опять принялся толковать с Симоновым.
– Ну-с, Василий… как тебя по отчеству? – он заметно ласкался к Симонову.
– Мелентьич, – отвечал тот.
– Василий Мелентьич, давайте теперь рассчитаемте, что все будет это стоить: во-первых, надобно поднять сцену и сделать рамки для декораций, положим хоть штук четырнадцать; на одной стороне будет нарисована лесная, а на другой – комнатная; понимаешь?
– Понимаю-с, – отвечал Симонов. Он, в самом деле, все, что говорил ему Плавин, сразу же понимал.
– Что же все это будет стоить, – материал и работа? – заключил наконец тот с некоторым уже беспокойством в голосе.
– Материал – рублей пятнадцать; а работа что?.. Сделаю, – отвечал Симонов и вслед за тем как-то
ампир (франц.).