Боярщина. Алексей Писемский
огромную рюмку водки, сел и, сам наливши себе полную тарелку горячего, начал есть почти с обжорством, как обыкновенно едят желчные люди. Анна Павловна сидела за столом больше для виду, потому что ничего не ела. Между тем выражение лица Мановского в той мере, как он наедался, запивая каждое блюдо неподслащенной наливкой, делалось как будто бы добрее. Вставши из-за стола, он выкурил залпом три трубки крепкого турецкого табаку и лег в гостиной на диван. Анна Павловна прошла в спальню.
Мановский, кажется, думал заснуть, но не мог.
– Анна Павловна! Подите сюда! – крикнул он.
Анна Павловна не отвечала. Михайло Егорыч снова позвал ее, но она не шла и даже не откликалась, а потом, потихоньку вставши, хотела уйти из спальни, но Михайло Егорыч увидел ее в зеркале.
– Куда же вы? Говорят вам, подите сюда! – произнес он.
Анна Павловна остановилась в раздумье.
– Подите сюда, – повторил Мановский.
Анна Павловна вошла и села в некотором отдалении на кресло.
– Сядьте сюда поближе, – сказал Мановский.
Анна Павловна не трогалась. Михайло Егорыч достал ее рукою и посадил к себе на диван. Он, видимо, хотел приласкаться к жене. У Анны Павловны между тем лицо горело, на глазах опять навернулись слезы.
– Оставьте меня, – проговорила она, отодвигаясь на другой конец дивана.
Михайло Егорыч молча придвинул ее к себе.
– Ну, помиримтесь, поцелуйте меня, – проговорил он несколько ласковым голосом.
Анна Павловна поцеловала его. Слезы ручьями текли по ее щекам.
– О чем вы плачете? Что за глупости! – проговорил Мановский и, наклонив голову жены, хотел ее еще поцеловать. Анна Павловна не в состоянии была долее владеть собой: почти силой вырвалась она из рук мужа и, проговорив: «Оставьте меня!» – ушла. Мановский посмотрел ей вслед озлобленным взглядом и по крайней мере около часу просидел на диване нахмуренный и молчаливый, а потом велел себе заложить беговые дрожки и уехал. Одевавший и провожавший его молодой лакей вернулся в прихожую в каком-то раздумье; постояв, он развел что-то руками и лег на залавок.
– Костя! Куда барин уехал? – спросила горничная девушка Анны Павловны, Матрена, заглянувши в лакейскую.
– В Спиридоново, чай, – отвечал тот.
– К Марфе?
– Ну да.
– Ой, господи, согрешили грешные, – проговорила горничная в раздумье.
– Да тебе чего тут жаль? – проговорил лакей.
– Барыню больно жаль, сидит да плачет…
– Что плакать-то. Не сегодня у них согласья нет: все друг дружке наперекор идут. Он-то вишь какой облом, а она хворая.
– Что ж, хворая? – возразила горничная.
– Что хворая! Известно: муж любит жену здоровую, а брат сестру богатую.
– Да уж это так, – отвечала горничная и ушла в девичью.
– Да, так… Знаем тоже и тебя… Пошто вот Марфе попадает, а не мне, – знаем! – произнес сам с собой лакей и, прикорнувши головой на левую руку, задремал.
II
Спустя месяц после