Полицай. Борис Геннадьевич Цеханович
и крепкий мужик, с аккуратной бородой и обильной сединой на голове, живыми и умными глазами. Встретив мой взгляд, он широко и радостно улыбнулся и истово перекрестился, повернувшись к иконам: – Слава тебе хосподи. Не зря мы тебе молились. Благодарю тебя за сына….
Следом появилась женщина, скорее всего мать девушки и она тоже с радостным плачем кинулась к кровати. Сзади всех стоял высокий и статный, молодой мужик и довольно гудел: – Я же говорил, что раз дышит, значит выкарабкается. Молоток, братуха…, – махнул он мне рукой от порога и, не скрываясь, вытер повлажневшие от чувств глаза.
А я лежал на кровати, недоумённо лупал глазами, пытаясь въехать во весь этот спектакль, который разыгрывался вокруг меня. А играли они хорошо, искренне, отчего у меня мелькнула дикая мысль: – А не выкрали ли моё разбитое тело для достоверных натурных съёмок, и не попал ли я в кино, на съёмочную площадку, какого-нибудь молодого, чересчур продвинутого радикального режиссёра, снимающего элитарное кино, для таких же радикально ублюдочных зрителей, только делающих вид, что они понимают замысел вот этого таланта….
Но…, она только мелькнула, а пока лежал молча, лишь глупо улыбаясь и выжидая момента, чтобы задать разъясняющий вопрос и получить такой же ответ, расставляющий всё по своим местам.
Я уж собирался задать этот вопрос, как меня опередил молодой мужик, жизнерадостно ощерившись в улыбке: – Да…, видать тебя хорошо приложило гранатой… Как хоть себя чувствуешь?
– Нормально, – ответил хрипло и нейтрально, озадачившись таким непонятным словом «граната», которая совсем не вписывалась в происходящее, – пить вот только хочу…
– Ой, сейчас…, – молодайка мигом вскочила с колен, рукавом резко стёрла слёзы и, мотнув длинной косой, молнией умчалась из комнаты, а её место тут же занял отец девушки и, похлопывая рукой по ноге, скрытой одеялом, довольно загудел.
– Ничего, сын, ничего… Это контузия. Главное очнулся…
А в комнату уже влетела девушка, неся в руках глиняный кувшин, где оказывается было холодное молоко, благотворно упавшее в желудок после нескольких крупных и жадных глотков.
– Ну…, как ты… Сынок…? – С материнской заботой произнесла женщина, которую девушка назвала мамой.
Я, после молока, полулежал заботливо подоткнутый со всех сторон подушками, потихоньку приходя в себя от растерянности: – Да сейчас лучше и голова меньше стала болеть. Видать хорошо я головой ударился при аварии. Что…, машина вдребезги? И тот второй, виновник, живой хоть?
Молодой мужик, который уже сидел на сундуке, весело и с готовностью рассмеялся: – Знатную мы аварию тебе устроили, чтоб освободить. А за остальных не беспокойся. Всех постреляли… А машина…!? Что её жалеть? Сгорела она…
Опять мелькнула мысль про кино и съёмки, но задать вопрос постеснялся. Ещё дебилом посчитают. Поэтому задал другой вопрос: – А что в больницу меня не отвезли?
– Нельзя было тебе в больницу. Первые два дня, что был без